Лето прошло, а воспоминания о летних фестивалях Северной Столицы осталось.

 

Один из них, пусть не главный рядом со Звездами белых ночей, но чрезвычайно популярный —  Опера- всем. Open air. Традиция, которой в мире есть, конечно, блестящие аналоги, но Эта — наша Питерская, и чем активнее она развивается, тем шире потоки людей, стекающихся на ее представления.

Ценно, что    с годами качество исполнения   традиционно четырех спектаклей фестиваля в большинстве своем меняется к лучшему, не поддаваясь негласному театральное закону, по которому лет через 7 после старта очередного сценического начинания   случается пик успеха, который держится несколько сезонов, и часто затем идет на спад. Опера-всем с этим законом спорит: фестивалю нынче 14.

Театр им. Шаляпина, тогда еще Мюзик-Холл   стоял у истоков Оперы – всем, был его платформой, материальным и человеческим базисом. Разработавшая идею петербургского общедоступного оперного фестиваля директор театра Юлия Стрижак — мужественный креативный руководитель. Она и сейчас «вошла в горящую избу» — реконструкцию Народного дома, где уже давно квартирует театр, не останавливая активную жизнь коллектива, сохраняя репертуарные спектакли и выпуская премьеры на чужих площадках.  Последний случай – «Пиковая дама», сыгранная в июне этого года в Эрмитажном театре. И случай, непосредственно связанный с фестивалем: прошлым летом посетители могли видеть эту странную, очень нестандартную постановку режиссера и художника Ильи Архипова в формате open air, нынче она с некоторой корректурой успешно встроена в текущий репертуар.

 

Этим летом фестивальная программа открылась в Юсуповском саду популярной «Мадам Баттерфляй» Дж. Пуччини в постановке Дмитрия Белянушкина под управлением Фабио Мастранджело. Единое место действия – условная Япония – художник Юлия Гольцова обозначила неровной площадкой и множеством темных бамбуковых стволов. Графически выдержанно, красиво, неожиданно.

«Мадам Баттерфляй». Чио-Чио- сан — Ольга Черемных, Пинкертон — Роман Арндт

Это было достойное представление с отличными по качеству пения и сценического соответствия образу солистами Еленой Черемных и Романом Арндтом, со стильным, пластически действенным хором, с колоритно звучащим, эмоциональным оркестром. Может быть, ничего особо нового спектакль зрителю-слушателю не рассказал, но то, что поведал, звучало тепло, естественно и человечно, без излишнего оперного надрыва и нарочитого вышибания слезы. Грустная, достаточно банальная история несовпадения красивых фантазий и реальности с трагическим финалом. На фоне часто претенциозно — пафосных прочтений этой партитуры и сюжета спектакль Белянушкина – Мастранджело воспринимался сдержанно — благородным. Хотя кое-что из элементов сценического текста вызывало вопрос. Фигурирующее на сцене вне героини белое платье с окровавленным подолом легко могло ассоциироваться с поруганием  девичьей добродетели, тогда как скорее  оно должно было играть роль знака трагической судьбы Баттерфляй.

Не обошлось и без забавного оперного курьеза: режиссер педалировал патриотический настрой американца Пинкертона до такой степени, что даже в качестве покрывала в брачную ночь герой    использовал извлеченный из чемоданчика американский флаг. А так как занавес в спектаклях open air не предусмотрен, в конце первого акта   Роману Арндту пришлось на глазах зрителей тишком сбегать от своей японской жены   в Америку в аккурат из-под звёздно-полосатого сценического атрибута.  Ну, чуть-чуть юмора спектаклю не слишком повредило.

 

 

«Саломея». Иродиада — Наталья Евстафьева

Уходя от избитого оперного мейнстрима, артистический директор фестиваля Виктор Высоцкий рискнул представить самой что ни на есть широкой оперной публике не скажу, что абсолютный эксклюзив, но название на афишах достаточно редкое, произведение сложно воспринимаемое: «Саломею» Рихарда Штрауса. Подозреваю, кое-кто из пришедших на Пионерскую площадь перед ТЮЗом вообще не ведал, что Штраусов не 2 – (отец и сын, короли вальсов и полек), а целых 3, и третий совсем не так гладко благозвучен и оптимистичен, как его однофамильцы.

«Саломея». Иоканаан — Александр Кузнецов

Старинная библейская легенда о царевне, потребовавшей у царя Ирода голову христианского пророка Иоанна в обмен на эротический танец в собственном исполнении – согласитесь, не самый высоконравственный оперный сюжет, но литературная первооснова – поэма Оскара Уайльда столь изыскана, а музыка так чувственна и оркестрово щедра, что все оперные дома мира страждут иметь Саломею в своем репертуаре как особо ценную жемчужину. Ну, и мы не хуже: это название украшает афишу Марринки, а теперь —  и нашего популярного летнего фестиваля.

Спектакль удался. Придуманный броско, почти плакатно на красных геометрических плоскостях, он – о деспотичной власти чувственности, которой не может противостоять ничего – ни сила, ни рефлекс самосохранения, ни   святость. На это бесстрастно взирает природа – космос, планеты, Луна — знак, притягивающий Саломею. (В спектакле Луна и ее свита олицетворены пластическими актерами.)

«Саломея». Олицетворение луны. Артисты балета

Магнетизм музыки Р. Штрауса   в ее изысканной, интонационно изломанной красоте таков, что она способна заворожить, эстетизируя зло: удовлетворенная страсть Саломеи в сцене обретения головы убиенного Иоканаана мощна и победительна,  невольно  подпадаешь под её магнетическое воздействие.

Но мудрая природа бесстрастна. Именно Луна по указке Ирода в финале этого спектакля убивает Саломею: даже властно- похотливое   чудовище Ирод и равнодушный космос не выдерживают ее присутствия на земле.

«Саломея». Иоканаан — Александр Кузнецов, Саломея — Александра Домбровская

Жанна Домброаская и Александр Кузнецов в ролях Саломеи и Иоканаана, выразительные вокально и   смелые артистически, прекрасно взаимодействовали с оркестром масштабно темпераментного Сергея Стадлера за пультом. А Андрей Попов в роли Ирода восхитил такой смысловой ясностью певческой и пластичекой интонации, таким блестящим произношением немецкого текста, что абсолютно все было понятно   без всякого перевода.

Впрочем, в этом спектакле вообще внятны все побуждения, желания и  взаимоотношения, и если к чему-то возникла претензия, то только к не очень технически ловкому выполнению финальной мизансцены «танца семи покрывал» и к эстетике муляжа головы Иоканаана.

 

 

«Черное домино» на плацу Царскосельского Екатерининского дворца — тоже репертуарная редкость. Забавная музыкальная комедия с сюжетом, запутанным и длинным не менее, чем имя её автора композитора   Даниэля-Франсуа́-Эспри Обе́ра, редко где идет в России. Когда-то ее играли-пели в Оперной студии консерватории, когда та существовала как любимый публикой   студенческий театр. Теперь театр как бы тоже существует, но скорее номинально, а о «Черном домино» уже и думать забыли. Так что, спасибо фестивалю и постановщику

Аркадию Гевондову за то, что напомнили о существовании этой изящной французской комической оперы.

Но на этом достоинства спектакля, к сожалению, заканчиваются, поскольку ни особо  удачного   исполнении партий-ролей (кроме, пожалуй,  лорда Эльфорта – Тигрия Бажакина, щедро одаренного артистизмом от  природы),   ни  интересных сценических решений не наблюдалось.  Разобраться в сюжете, и без того головоломном мешало и цветовое однообразие костюмов, и скверно произносимый разговорный текст: часто просто невозможно было понять, кто есть кто.

Однако симпатичная музыка звучала пикантно, молодые исполнительницы были милы, и в общем на плацу в этот чудесный летний вечер никто так и не заскучал.

 

 

«Хованщина». Князь Хованский — Михаил Колелишвили, Досифей — Александр Безруков, Князь Голицин — Август Амонов

Серьезной кодой нынешнего фестиваля выступила великая русская музыкальная драма Мусоргского «Хованщина». Смелый, нужно сказать, выбор для финала летнего оперного праздника на траве.

«Хованщина» в сценической интерпретации Юрия Лаптева явилась тем, что называется – классика жанра. Отличные плотные голоса, колоритные образы —  князь Хованский — Михаил Калелишвили, Досифей — Александр Безруков, Шакловитый – Кирилл Жаровин, Марфа – Олеся Петрова; броские, наглядные, чуть по-оперному преувеличенные, но читаемые конфликтные взаимоотношения в ансамблях и массовых сценах. Все крупно, выпукло, сочно, иногда даже с некоторым элементом актерского наигрыша-штампа, без которого русская классическая опера 19 века, в общем-то, обходится редко.

Скупо, но интересно оформленная сценическая площадка (на Соборной площади  Петропавловской крепости) с помощью корректного  видеоряда и единого объемного «артефакта» — лежащего на боку колокола с  большой, все увеличивающейся трещиной как  символа России с ее петровскими шквальными потрясениями жизнепорядка, расколами, смутами, лихой молодецкой  бравадой и способностью к самопожертвованию   отражали смыслы спектакля. Технические огрехи как результат вынужденной недостаточной отрепетированности на площадке, конечно, давали себя знать, но образ спектакля встал тем не менее объемно и масштабно.  «Самый русский итальянец» Фабио Мастранджело за рулем одной из самых великих русских опер был великолепен.

«Хованщина». Шахловитый — Кирилл Жаровин, Подъячий — Андрей Зорин

Нынче летний оперный фестиваль побуждает к серьезной, уважительной критике более, чем когда-либо, а это значит, что Опера-Всем занимает все более значимую нишу в культурной панораме  Северной Столицы.

 

Фото предоставлены пресс-службой фестиваля