Это история о двух сестрах, которые оказались разлучены в самой своей цветущей поре. Одна из них, Эвридика, мечтала посвятить себя музыке и поступить в Венскую консерваторию. Другая, Гида, более чувственная и если так можно сказать, приземленная, мечтала только о страстном романе с красавцем-греком. И вот, Гида бежит за ним в Грецию, а Эвридика остается дома, наедине с отцом «самых строгих правил» и матерью, его верной тенью.

Оставшись одна, она вскоре выходит замуж, пытаясь повторить судьбу сестры, но ошибается вдвойне. Гида, в тот самый момент, разочаровывается в своем женихе и решает, уже беременная, вернуться на родину.

Первые сцены фильма выстроены так, чтобы нам показалось, будто история одной из сестер продолжается историей другой. Так режиссер слегка обновляет метод параллелизма в развитии нарратива, привнесенный в кино Гриффитом. В дальнейшем же то, что начиналось диалогом между двумя историями, становится двумя самостоятельными ответвлением от общего корня.

Отец изгоняет беременную Гиду из дома, давая ей понять, что для него она теперь все равно что мертва. Про Эвридику он лжет, что она уже учится в Вене. Так, молотом патриархата режиссер вводит в драматургический оборот своего фильма типичную для латиноамериканского кино коллизию разделения внутри семьи.

У нас здесь, однако, нет никаких подмен в роддоме. Героини уже в начале фильма достаточно взрослые, ясно, что у них разные интересы и пристрастия. Когда судьба бьет обеих, это выглядит не смертельно, а вроде бы достаточно прозаично. Именно с прозой жизни сталкиваются обе сестры, доверившись нелюбимым людям, пережив тяжелые роды, обидную фрустрацию в отношении идеалов юности.

Собственно, поначалу нам не слишком даже ясна степень близости между сестрами, являются ли они психологически «связанными насмерть». Обе они вынуждены занимается насущными проблемами, лишь только Гида начинает писать письма «в отцовский сейф», на имя своей сестры, но по адресу родителей. Есть и еще одна деталь – семейная реликвия – сережки, надетые Гидой в последний ее день на родине, одну из которых она то ли забывает, то ли роняет рядом с задней дверью родного дома.

Те зрители, кто с трепетом начал выжидать трогательной импликации сережек как затасканного символа близости в сюжет, разочаруются достаточно строгой и последовательной режиссурой Карима Айнуза. Конечно, в окне то и дело будет мелькать статуя Иисуса Христа, но никаких духовных коннотаций этот колосс с собой в сюжет не привносит. Рио де Жанейро, и вообще местная фактура для режиссера – это место такого буйного колорита, что здесь можно потеряться буквально в трех пальмах. Это огромное целое, внутри которого, как внутри живого организма, замкнутые экосистемы, связанные между собой лишь косвенно, все-таки поддерживают жизнь друг в друге и в этом загадочном, но прекрасном целом.

Но все это слишком материально и привнесено в фильм веяниями европейского арт-кино. Айнуз же ставит себе другую задачу — создать иллюзию отражения в двух пустых зеркалах, поставленных друг напротив друга. Российское название фильма некорректно пополнилось «Эвридикой». Вообще-то фильм называется «Невидимая жизнь». Разделенная взаимно, эта некая жизнь как феномен обретает интенцию по отношению к окружающей среде.

Мы наблюдаем за двумя сестрами, одна из которых пытается обрести дом, а другая все-таки прикоснуться к мечте и стать пианисткой, если не в Вене, то хотя-бы в Бразилии. И нельзя сказать, что одна постоянно думает о другой, или говорит о ней. Эвридика обращается в детективное агентство, пытаясь разыскать сестру, но так она лишь нарушает связь, как сделал Орфей, оглянувшись на свою возлюбленную. Что касается писем Гиды, это тоже скорее оглядывание. Куда важнее этих попыток присутствие, наиболее доступное обеим в состоянии отстранения, возможном для одной за фортепиано, а для другой в заботе о близких.

Действительно, исполняя Шопена и Листа, Эвридика оказывается ближе к сестре, чем, возможно, если бы они жили поблизости, ведь характеры у них совершенно разные, и режиссер еще в самом начале дает понять, что они стремились скорее к разлуке, чем к постоянной близости.

Увлекаясь обеими невидимыми жизнями, Айнуз порой забывает о главных идеях фильма, и тогда тот разбивается на эпизоды и заполняется второстепенными персонажами больше, чем того хотелось бы. Но одна мысль остается ясной всегда, и она, как и полагается, звучит среди кодовых реплик, отпущенных героями. Кровь – это еще не связь, родственники – это еще не близкие люди, а порой для того чтобы пережить присутствие нужно лишь одно – тотальное отсутствие.

 

 

Все права защищены. Копирование запрещено.