В апреле 2024 года в залах Московской филармонии состоялись два монографических концерта, посвященных музыке Шопена. Его произведения исполнили молодые звезды российского фортепианного искусства — Константин Емельянов и Алексей Мельников.
Оба учились в Московской консерватории у одних и тех же педагогов — легендарного Сергея Доренского и его ассистентов Николая Луганского, Павла Нерсесьяна и Андрея Писарева. Представляется интересным сравнить манеру игры этих двух музыкантов и их понимание шопеновского стиля.
Утонченность превыше всего
автор фото — Слава Новиков
14 апреля в Концертном зале им. П. Чайковского главенствовал Константин Емельянов.
Звезда этого пианиста взошла после того, как он получил III премию на XVI Международном конкурсе им. П. Чайковского — Емельянов стал очень популярен, в интернете и на YouTube с ним можно найти немало интервью.
Эстетичный брюнет, обладатель истинно романтической внешности европейского типа — кому, как не ему играть музыку его польского «коллеги» из XIX века?
Ожидания оправдались сполна — Шопен оказался для Константина Емельянова родным автором. Такого интимного, личного прочтения его произведений, пожалуй, не приходилось слышать очень давно.
Внешняя сдержанность пианиста компенсируется потрясающей внутренней проработкой каждого из сочинений.
На своем сольнике артист представил четыре полонеза композитора из 26 и 40 опусов, знаменитый Полонез-фантазию ля-бемоль мажор и присоединил к ним фа-диез минорный ноктюрн из 48 опуса, а завершил программу Третьей сонатой.
Вечер приобрел определенную концептуальность: Емельянов не стал брать остро драматические творения польского гения, а сконцентрировался именно на произведениях лирического содержания.
Даже полонезы он выбрал исключительно камерные и интимные (за исключением ля-мажорного, но и тот у музыканта звучал очень приглушенно).
Емельяновский Шопен действительно получился очень особенным — невероятно нежным, утонченным, несколько даже рафинированным. Этому способствует очень легкая, воздушная манера игры пианиста, его мягчайшее туше, филировка звука. Он великолепно владеет оттенком piano, что встретишь не часто. В его игре абсолютно отсутствует силовая манера. Звуки плавно перетекают в другой, пассажи изысканно скользят по клавиатуре, а легато исполнителя просто завораживает.
Основная тема до-диез минорного полонеза (op.26) обретает у музыканта исключительно вокальную кантилену, мягкость и округлость, а аккомпанемент — максимальную прозрачность. В ми-бемоль минорном полонезе Емельянов ярко показывает оркестральность этой музыки — интересно сопоставляет главный (основная тема страстного характера) и второй план (эпизод в си мажоре, живописующий отзвуки битвы).
А в ля мажорном полонезе напрочь убирает воинственность и горделивый пафос, играя произведение очень мягко, без единой капли напряжения. В до-минорном полонезе Емельянов снижает волнение, превращая его скорее в набор повисших в воздухе вопросов — на них предстоит найти ответ уже слушателю.
Венец «полонезного» творчества Шопена — знаменитый Полонез-фантазия у пианиста полон акварельно тонких красок, созерцательности, некоей неопределенности. Начиная с самого вступления, напоминающего переливы струн арф, становится понятно, что нас будет ждать что-то очень необычное. Емельянов соблюдает интригу: на миг возникает одна тема, за ней — другая, образы меняются, смешиваются. Перед слушателям словно пролетает вереница печальных, где-то мистических воспоминаний лирического героя. Пианист не акцентирует внимание ни на одной из тем, полностью сам растворяется в музыке, становясь проводником в мир образов сочинения.
В Фа-диез минорном ноктюрне, немного напоминающем баркаролу, артист нигде не выходит из рамок жанра, не додумывает за автора, а позволяет слушателю насладиться пленительностью и целомудернностью шопеновской кантилены.
Венец концерта— Третья соната си минор.
Здесь Емельянов дает прочувствовать оттенки лирики: она может быть страстной, порывистой (главная тема 1 части и Финал), может быть мягкой, текучей, навеянной образами природы (Скерцо), или же выражающей сокровенные любовные мечты человека (вторая тема 1 части, основная тема 3 части). И снова везде господствует удивительной красоты звук, гармоничный, абсолютно естественный, ни разу не пережатый, истинно шопеновская одухотворенность, чистота и трепетность..
Меломанка, сидевшая рядом со мной, во время исполнения Емельяновым финала 3 Сонаты, воскликнула «Мурашки пошли»…
Вот так воздействует на слушателей эстетика Шопена, исполненная большим талантом 30-летнего Константина Емельянова.
Сбалансированный Шопен
автор фото — Александр Панов
Иную программу представил Алексей Мельников 26 апреля в уютном Малом зале Филармонии-2.
Также как и Константин Емельянов, Мельников проснулся знаменитым после получения III премии на XVI Международном конкурсе им. П. И. Чайковского.
Пожалуй, на этом их общность заканчивается — так как стиль, манера игры и сценического поведения Алексея разительно отличается от исполнительского стиля и подачи Константина.
Алексей Мельников— пианист с ярко выраженным темпераментом, экспрессивный и эмоциональный музыкант, который не стесняется показывать то, что у него на душе, когда он творит за инструментом. Однако присущая ему необузданность не означает, что будут какие-то потери в качестве.
В сольном концерте исполнитель представил мазурки op.63, вальс ля минор op.34 и ля-бемоль мажор op.42, ноктюрн до минор op.48, Четвертую балладу и цикл из 24 прелюдий.
Какой-то супер яркой концепции концерта, как это было у Емельянова здесь не наблюдалось, но пианист смог объединить эти разножанровые и разноплановые сочинения своей четко сформированной манерой игры.
Шопен Мельникова лишен грациозной утонченности, но нет в нем и эмоциональных перегибов (которые могли бы быть, учитывая темперамент пианиста) — музыкант нашел золотую середину и удачно балансирует между инь и ян, черным и белым. Как воспитанника школы Сергея Доренского, Алексея отличает удивительной красоты звук — он может быть тягуче-нежным или же очень плотным, погружающимся до дна клавиатуры, но ни разу не стучащим.
Играя Шопена, пианист, порой добавлял что-то от себя — например, в некоторых местах, где это не указано в нотах, мог несколько изменить динамику, сделать небольшое неожиданное accelerando или ritenuto, сыграть повторяющуюся тему по-разному.. Все это свидетельствует о личностном прочтении музыки — благо, что данные изменения не кажутся лишними или неоправданными. Мельников убеждает, и это главное.
В цикле мазурок из 63 опуса артист самобытно показал разнообразие каждой из них: «бальность», горделивую легкость си мажорной, наполненной пикантными акцентами; меланхоличность и затаенную нежность фа минорной (здесь особенно понравилось с каким разным настроением проводит пианист основную тему в репризе: сначала приподнято-пафосно, затем сразу же, через секунду — удивительно нежно и трепетно); запоминающуюся пластичность, напевность до-диез минорной.
Ля минорный вальс op.34, который сам автор любил особо, местами содержит элементы куявяка и мазура — польских народных танцев. Мельников, как показалось, даже подчеркнул это, хотя на первый план вывел атмосферность этой музыки, ее углубленную сосредоточенность.
Моментальное переключение на ля-бемоль мажорный вальс из 42 опуса дало эффект, на который наверняка рассчитывал пианист — неожиданный и внезапный. Вальс, про который Роберт Шуман писал, что он «насквозь аристократичен», «как и прежние вальсы Шопена, это салонная пьеса благороднейшего типа» требует совершенно филигранной мелкой техники. В скоростном темпе Мельников успевал прослушивать каждую ноту извилистой, рассыпанной по регистрам мелодии, которая при этом исполнялась невероятно изящно и изысканно. Артист не уставал — это было слышно в финале пьесы, где Шопен предписал сделать ускорение, желая, видимо, помучать исполнителей, но наш современник этот Эверест покорил с блеском.
Популярный до минорный ноктюрн op.48, как показалось, Алексею Мельникову удался меньше всего из общей программы — он получился несколько легковесным и прозвучал без должного драматизма. Особенно это было слышно в проведении основной темы в финале произведения, когда она обретает страстность. Вот тут пианисту как раз не хватило открытых, обнаженных эмоций. И в целом не совсем сложилась форма произведения: хотелось бы больше контраста между хоралом-маршем в до мажоре и в последующем разделе, где происходит нагнетание состояния (движение хроматическими октавами на crescendo).
Несомненно удалась артисту Четвертая баллада фа минор. Здесь как раз он смог продемонстрировать принцип сопоставления тем и образов, при этом скрепив их единым эмоциональным настроем. Лирическая направленность музыки, в которой есть и легкий намек на пасторальность (вступление, вторая тема), и вопросы романтического героя ко Вселенной (неустойчивая, насыщенная вопросительными интонациями главная тема) в балладе главенствовала, даже несмотря на неожиданно мрачный, драматический финал.
Цикл из 24 прелюдий целиком в наши дни звучит нечасто. Именно поэтому с особым нетерпением ожидалось, какую интерпретацию нам подарит Алексей Мельников.
Нельзя сказать, что эта музыка у него как-то преобразилась, заиграла новыми красками или обрела второе дыхание — публика услышала очень хорошее, прочувствованное, осмысленное и серьезное исполнение, но без каких-то откровений. Это была приятная, истинно романтическая интерпретация, в которой не было ничего лишнего. Пианист показал именно того Шопена, которого мы все знаем и очень любим: эмоциональная неустойчивость, отчаяние, трагический, мрачный пафос противопоставлялись безмятежным образам природы, расслабленной медитативности, мечтательным размышлениям….
Пока нет комментариев