Полина Семионова
Фото – Валерия Комиссарова

Полина Семионова – выученица Московской государственной академии хореографии, прима берлинского Staatsballett – третью осень подряд возвращается с гастролями в родной город. Приглашающей стороной неизменно выступает театр «Кремлевский балет». В спектаклях проводимого им Международного фестиваля мы уже видели Семионову Никией, Одеттой и Одиллией, и вот теперь увидели Жизелью.

Полина Семионова
Фото – Валерия Комиссарова

Обстановка этого третьего выхода меньше всего благоприятствовала успеху. Необъятная сцена Государственного Кремлевского Дворца, два года назад не позволившая рассмотреть пантомиму семионовской Никии, и подавно растворяла в себе камерную лирику «Жизели». Оформление балета сообщало ему прямо-таки настойчивую непоэтичность. Желто-оранжевый пейзаж пустыни с вылинявшими зигзагами холмов и замком поверх них, костюмы чистых цветов, отливающие синтетическим блеском, уводили далеко от легендарной Германии Теофиля Готье, в сторону быта степных кочевников. Кладбищенские надгробья, выстроенные рядами, разъезжающиеся к кулисам перед началом танцев, подменяли трагедию игривой феерией.

Полина Семионова, Даниэль Камарго. Фото – Дарья Ченикова

Не во всем справлялся со своими задачами партнер Семионовой – премьер Национального балета Нидерландов Даниэль Камарго. Беззаботный, романтичный, он очаровывал Жизель мягкой улыбкой и взглядом, эффектно оплакивал ее и не менее эффектно спускался к могиле – упрятанный от шеи до пят в черный плащ, с покрытым испариной застывшим лицом. Но его танцевальной речи не хватало чистоты произношения, делающей героя – героем. Ноги безразлично откидывались в сторону и намечали заноски в entrechat six. Корпус инертно отзывался на движения. Главное же, его рост исключал для партнерши возможность показаться маленькой и хрупкой, а верхние поддержки во втором акте балансировали у той опасной черты, за которой напряжение кавалера обнажается, и адажио переходит в акробатику.

Михаил Евгенов. Фото – Валерия Комиссарова

Рядом с Камарго Семионова должна была полагаться преимущественно на собственные силы, но и они на сей раз требовали точнейшего расчета. По данным и выучке Семионова принадлежит к танцовщицам, каких обычно называют балеринами большого стиля и каких привычнее видеть в спектаклях конца XIX в. – «Баядерке», «Лебедином озере», «Спящей красавице», «Раймонде», чем в произведениях эпохи романтизма. Правда, опытной артистке, Семионовой не составило труда умерить размах танца, проникнуться стилем 1840-х, но сами направленные на это усилия долгое время оставались на виду.

Путь балерины к образу сливался с судьбой ее Жизели, искавшей приложения внутренним силам души, томящейся осознанием непрочности выпавшего на ее долю счастья.

Ирина Вергун Татьяна Журавлева, Николай Желтиков. Фото – Валерия Комиссарова

В мимолетных задержках над сценой она концентрировала жизненную энергию и лучилась магией старины. «Тренькающие» ballonné и pas de basque’и в вальсе и в сцене с Батильдой выражали безоблачное счастье. В grand rond de jambe’ах она сгибала ногу в колене, опиралась рукой о талию, поднимала другую над головой и фиксировала эту полухарактерную позировку из пляски виноградарей. Получив от них венок и жезл королевы осеннего праздника, помахивала цветочными регалиями с миловидным весельем Карлотты Гризи – первой парижской Жизели. Блаженным островом проплывала вариация. В ней Семионова не разбавляла танец пантомимой, не маскировала балеринское соло под незатейливую импровизацию пейзаночки. Она танцевала широко и классично, наслаждалась минутой отпущенной гармонии.

Полина Семионова
Фото – Валерия Комиссарова

Увы, то была обманчивая гармония осеннего тепла. Предчувствие скорого конца текло по сосудам и нервам героини. Оно выходило на поверхность, когда в свидание влюбленных вмешивался Ганс, когда судорога схватывала сердце, когда помутнялся рассудок. Тогда сине-черные тени ложились на щеки, и ясный взгляд утопал во мраке, наводнявшем впадины глазниц. В сцене сумасшествия Жизель перелетала в черное зазеркалье, в негатив жизни, где все пугает, где от настоящих событий остались одни осколки: невидимые цветы, оброненная шпага. Ухватив последний отблеск угасающего далекого света, она прощалась с матерью и Альбертом перед долгой дорогой к новой жизни.

Полная сознания начавшегося инобытия, она выходила из могилы к Мирте. В вариации второго акта Семионова изменяла классический рисунок assemblé едва различимым изгибом коленей. Она не делала итальянского прыжка, не прятала ноги под тюник, как поступают некоторые балерины, желая иллюзорно увеличить высоту полета. Стопы лишь слегка опережали остальную часть ноги, смыкаясь, как створки раковины, и их встречный ход говорил о желании не расплескать ни капли той светлой энергии, которую Жизель должна принести в ночь виллис.

Полина Семионова, Даниэль Камарго. Фото – Дарья Ченикова

В ореоле этой энергии она вбегала на лесную поляну, где Мирта судила Альберта. В pas de deux ее аттитюды и арабески обволакивали графа. Руки свободно и уверенно останавливали виллис, взывали к милосердию. Дисгармония бытия снималась силой любви и всепрощения.

Последнее испытание ждало Жизель в финале. Когда Альберт падал на землю, ее лицо темнело, как в первом акте. Но когда с ударами утреннего колокола виллисы отступали, и Альберт поднимался, лицо Жизели светлело навеки. Она уходила в вечный покой.

 

 

Все права защищены. Копирование запрещено.