В Иркутском музыкальном театре прошла мировая премьера мюзикла «Горе от ума» Владимира Баскина. Постановка Филиппа Разенкова

 

Станислав Грицких – Чацкий, Анна Захаренкова – Софья

Одна из главных проблем, встающих перед теми, кто хотел бы превратить в мюзикл грибоедовскую комедию: гениальный текст слишком уж на слуху и даже на кончике языка, и он настолько совершенен, что состязаться с ним, что-либо в нем менять – задача не слишком благодарная. Тем не менее авторы и театры не раз уже вступали на сей скользкий путь. В 2010 году Иосиф Райхельгауз поставил в «Школе современной пьесы» мюзикл «Русское горе… от ума» Сергея Никитина и Вадима Жука. А тридцатью годами ранее мюзикл «Горе от ума» с музыкой Олега Фельзера появился в Белорусском музыкальном театре (тогда еще – театре музкомедии) в постановке Романа Виктюка. Ни тот, ни другой не вышли за пределы одного театра, и оба канули в лету. Теперь перед нами – третья попытка, которую, возможно, ждет более счастливая судьба.

Владимир Баскин – композитор одаренный, мастеровитый и весьма плодовитый. Из примерно сорока его мюзиклов мне довелось познакомиться с четвертью; среди наиболее удачных стоило бы назвать «Сирано», «Алису», «Великого Гэтсби» и «Кошку». «Горе от ума», пожалуй, тоже можно включить в этот ряд. Здесь есть запоминающиеся мелодии и мотивы, яркие, эффектные номера, музыкально-драматургические находки. Поначалу, однако, возникает вопрос: а что, собственно, он написал? Едва ли не на протяжении всего первого акта кажется, что перед нами – водевиль. Музыкальные номера носят преимущественно куплетный характер, а их возникновение в том или ином месте выглядит как бы и не вполне обязательным: дескать, поговорили-поговорили, а теперь можно и спеть, оттолкнувшись от какой-то фразы или даже слова. Во втором акте все уже гораздо больше напоминает мюзикл, да и драматургическая роль музыки возрастает.

Кристина Рагиль – Лиза, Владимир Яковлев – Фамусов

Самый первый из вопросов, которые вызывает либретто Евгения Муравьева, – соотношение с оригиналом. Я бы на глазок определил его как пятьдесят на пятьдесят. Разговорные сцены почти полностью даны по Грибоедову, но тем заметнее отдельные замены словесных оборотов, перестановки текста, не всегда органичные внутренние купюры. В большинстве вокальных номеров текст целиком принадлежит либреттисту, в некоторых же грибоедовский свободно перемешивается с муравьевским – когда удачно, а когда и не совсем. Иные креативные идеи заводят либреттиста очень далеко. Непредусмотренные Грибоедовым персонажи и параллельный сюжетный ход в итоге весьма существенно смещают общие акценты.

Наиболее спорной выглядит линия Чацкого. Все остальные персонажи – по крайней мере, на уровне текста – практически не отличаются от первоисточника. В уста же европейца Чацкого подчас вкладываются антиевропейские вирши, пропитанные духом квасного патриотизма. Тут вам и «они идут ко дну», и «в нас есть то, что всем другим завидно» и другое подобное. Все это каким-то удивительным образом уживается с его разоблачительными филиппиками по адресу так называемого «фамусовского общества». Меняется и смысл вырванной из контекста фразы о «дыме отечества». В оригинале имелось в виду, что как бы ни было хорошо в европах, но «когда ж постранствуешь, воротишься домой, и дым отечества нам сладок и приятен». Истинный смысл этой фразы становится яснее, если между «и» и «дымом» мысленно вставить слово «даже». По Грибоедову, после длительной разлуки даже «дым отечества», то есть не самые приятные черты и свойства, становится «сладок и приятен». По Муравьеву же, «дым отечества» – это просто что-то вроде воздуха родной земли, без всяких там подтекстов. Разумеется, менять смысл первоисточника – неотъемлемое право интерпретатора, особенно если речь идет о переводе на язык иного жанра. Проблема, однако, в том, что фраза про этот самый «дым» соотносится с остальным текстом примерно так же, как «бузина» и «дядька» в известной пословице. Зато, манипулируя хрестоматийным оборотом, либреттист придает монологу главного героя откровенно конъюнктурное звучание.

Егор Кириленко – Скалозуб, Станислав Грицких – Чацкий, Владимир Яковлев – Фамусов

Композитор его все же несколько смягчает. А «дым отечества» превращает в сквозной лейтмотив. В свою очередь постановщики этот образ еще и материализуют. Чацкий в первой картине появляется из окна, за которым – тот самый «дым отечества». В финале в то же окно – и в тот же «дым» – сбегают Лиза со своим «буфетчиком Петрушей». Так возникает еще один смысловой пласт: «дым отечества» – это реальная жизнь, протекающая за стенами дома Фамусова, где от нее предпочитают отгораживаться…

Да, так в чем же именно заключается тот самый дополнительный сюжетный ход, и что за новые персонажи, о коих выше вскользь было упомянуто? По открытии занавеса мы видим безымянного Чиновника, получающего «особое задание» от самого Бенкендорфа, на сцене, впрочем, физически не присутствующего – авторами предусмотрен лишь голос, постановщики добавляют еще и огромную тень на заднике, отбрасываемую его мундиром (вообще-то, перед нами очевидный анахронизм: в эпоху Александра I Бенкендорф еще не занимался политикой, лишь при Николае I, после поражения восстания декабристов, инициировав создание политической полиции и став шефом Третьего отделения; но, впрочем, мы же не требуем от художественных произведений абсолютной исторической точности). Задание такое: найти умного человека, который мог бы возглавить комиссию по выявлению всякого рода «тайных обществ» и отдельных смутьянов. И в финале Чацкого, который уже затребовал карету, чтобы умчаться «вон из Москвы», в последний момент останавливает тот самый Чиновник, вручая указ императора о назначении его на эту должность. То есть, говоря словами булгаковского персонажа, решили «лечить подобное подобным»…

Станислав Грицких – Чацкий, Никита Мещеряков – Молчалин

Ход, что и говорить, довольно спорный и неоднозначный. Помимо всего прочего, от этого несколько подвисает название: ум приносит герою не только «горе» – измену Софьи (да и ум ли тому причиной – большой вопрос), но и карьерный рост. Правда, Грибоедову бы такое и в страшном сне не приснилось. Зато благодаря этому ходу все новые акценты, внесенные либреттистом, выстраиваются в единую цепочку, придавая произведению охранительско-консервативный оттенок. Однако есть здесь и другая сторона. Такой сюжетный кульбит позволяет авторам и постановщикам наглядно продемонстрировать, как быстро и ловко способны «переобуваться на ходу» наши люди, включая представителей так называемых «элит». Все те, кто только что грозил Чацкому остракизмом и сумасшедшим домом, теперь откровенно лебезят теперь перед ним, уже самих себя именуя сумасшедшими. Мы не раз наблюдали подобное в жизни, и еще не раз увидим…

Впрочем, самый финал авторы и постановщики все же предпочли оставить открытым. На сцене остаются только Чацкий с Софьей и, застыв, молча смотрят друг на друга. Если Чацкий, переступив через себя, примет назначение, ничто не помешает ему «простить падшую» и все-таки жениться на Софье: препятствия к тому устранены. Но может ведь и не принять, умчаться-таки «прочь из Москвы», да и России, лишний раз убедившись в справедливости своих филиппик…

Филипп Разенков постарался найти оптимальный баланс между новшествами авторов мюзикла и собственно комедией Грибоедова (в том числе сделав кое-какие точечные музыкальные купюры и восстановив часть оригинального текста). Вместе с художником-постановщиком Елисеем Шепелёвым они придумали немало интересных метафор. К примеру, современные обои, прикрывающие древенчатый сруб – так сказать, «век нынешний и век минувший» в одном флаконе. Или тараканы, непрерывно копошащиеся в верхнем этаже, будто в головах иных персонажей (видеохудожник Илья Семенов). У режиссера имеется целый ряд метких штрихов и остроумных мизансцен. Другой вопрос, что иные придумки не всегда сочетаются с грибоедовскими предлагаемыми обстоятельствами. Для Фамусова, например, режиссер сочинил генеральское прошлое. С одной стороны, это привносит яркую юмористическую струю, когда мы видим на сцене портрет Владимира Яковлева в мундире – слишком уж одно с другим не вяжется. (Во втором составе это уже так не работает: Николая Мальцева-то как раз легко себе представить хоть в облике генерала, хоть партийного босса.) Но в любом случае в воздухе повисает вопрос: если Фамусов – генерал в отставке, с чего бы ему так заискивать перед полковником Скалозубом, который еще только «метит в генералы»?..

Николай Мальцев – Фамусов, Станислав Чернышев – Скалозуб

Основную ставку режиссер сделал на актерский ансамбль, и здесь практически нет ни одной явной неудачи в обоих составах. Просто одни работы являются более яркими и многоплановыми, а другие — менее.

Вообще-то первый и второй составы стоило бы перемешать. Потому что если Фамусов, Лиза и Молчалин интереснее в первом, то Чацкий и Софья – определенно во втором.

Станислав Грицких вроде бы все делает правильно, но ему зачастую не хватает живой актерской интонации. Такой Чацкий-резонер не вызывает особого сочувствия, да и в глубину и серьезность его чувств к Софье как-то не особо веришь. Также и у Анны Захаренковой преобладает декламация этакой школьной отличницы с далеко не всегда расставленными смысловыми акцентами. В вокальных эпизодах, впрочем, оба гораздо более убедительны, нежели в разговорных. У Ивана Перевощикова в роли Чацкого как раз присутствуют живой нерв и личная интонация, а у Анастасии Солохи –Софьи – больше искренности и трепетности, нежели у Захаренковой.

Главное преимущество первого состава – Фамусов Владимира Яковлева. Нельзя сказать, чтобы и Николай Мальцев был в этой роли не на месте, что-то делал не так. Мальцев – тоже настоящий мастер, но у него рисунок роли более плакатный и есть только первый план. А вот Яковлев – виртуоз актерской интонации, у него тьма-тьмущая всевозможных подтекстов, оттенков, не говоря уже о мимике…

Кристина Рагиль – яркая и колоритная Лиза. Пожалуй, даже слишком яркая. Талантливая актриса порой явно перетягивает на себя одеяло, оттесняя Софью на второй план. Другая Лиза – Дарья Щур – тоже по-своему хороша, но баланса при этом не нарушает.

Анастасия Солоха – Софья, Иван Перевощиков – Чацкий

Нетривиальным режиссерским решением стало уже само назначение на роль Молчалина Никиты Мещерякова – недавнего Трубецкого. И образ у него получился весьма многомерный. В словесной дуэли с Чацким он явно одерживает верх. Такой уж точно «дойдет до степеней известных», и даже не потому, что «нынче любят бессловесных»: он-то, в отличие от Чацкого, очень хорошо знает, когда, что и где следует говорить… Убедителен, впрочем, в этой роли и Роман Лукьянчук.

Особенно интересно было наблюдать двух равноценных, и при этом совершенно разных Скалозубов – Егора Кириленко и Станислава Чернышева. Первый блистательно являет традиционный образ тупого солдафона, наполняя его при этом массой ярких и оригинальных деталей. Второй – скорее, лицедей, чья маска рьяного служаки, однако же, не мешает разглядеть в нем человека достаточно умного и циничного. Такой всегда мгновенно сориентируется и выберет правильную (на данный момент) сторону…

К достоинствам премьеры следует, несомненно, отнести высокое музыкальное качество (дирижер-постановщик Виктор Олин), а также хореографическое решение (Ирина Ляховская)…

***

Иркутский музыкальный театр давно делает основную ставку на эксклюзивный репертуар. На подходе уже и следующая мировая премьера: аккурат 9 мая увидит свет рампы мюзикл «Летят журавли» Артура Байдо (либретто Константина Рубинского).

 

Автор фото — Эоэлла Кириленко