Серию концертов в Третьяковке продолжил феноменальный юный пианист Александр Малофеев

 

Заслуженные цветы от поклонниц…

В Третьяковской галерее дал концерт один из самых ярких юных пианистов России – Александр Малофеев. Программа прекрасная и бескомпромиссная, не предоставляющая никакой скидки на 16-летний возраст исполнителя: Аппассионата, «Ночной гаспар», Вторая рахманиновская соната. Как внимательный наблюдатель, слушающий Александра с 2013 года, с его победы в средней детской группе конкурса Дениса Мацуева «Астана. Страсти по роялю», могу свидетельствовать: пройдя затем и горнило самого крупного нашего соревнования юных пианистов Grand Piano Competition (Гран-при), Александр демонстрирует очень серьезный творческий рост.

Сперва немного истории. Саша очаровал публику и жюри еще шесть лет назад непосредственностью и пианистической точностью в исполнении Концерта Грига. Но потом его колоссальный виртуозный потенциал стал (по моим ощущениям) теснить художественную, образную сторону. Помню сыгранный на Grand Piano даже не вскачь, а всмятку «Мефисто-вальс» Листа, громадный звуковой пережим в той же сонате Рахманинова… Все же худрук конкурса Денис Мацуев и жюри сочли возможным дать таланту подростка высшую оценку, чем, на мой взгляд, дали парню прекрасный аванс, но и подвергли новому серьезному испытанию, на сей раз медными трубами.

Нынешний концерт доказал, что Саша не из тех, кто для медных труб легкая добыча. Аппассионата – едва ли не самое знаменитое фортепианное произведение в мире вообще, эта музыка уже проверила на своих крутых виражах несчетное количество исполнителей, оставив на слуху великие трактовки Шнабеля, Фишера, Софроницкого, Артура Рубинштейна, Гилельса, Гульда, Рихтера… Малофеев не сробел от такого списка предшественников. В «своей» Аппассионате он предстал приверженцем крайних контрастов – что никак не противоречит бетховенской идее, но у Саши, я бы сказал, они даже какие-то отчаянные. Притом он не мчится по нотным страницам стремглав – уже большое достижение для юноши-виртуоза, ведь это примерно то же, что дать молодому человеку мощный мотоцикл и сказать: гони, как душе угодно – у многих ли в 17 лет хватит разума не понестись очертя голову. Все темпы естественны, разве лишь плотность звука, столь важную у Бетховена, Александр часто подменяет громкостью, а там, где этой громкости нет, и звук выходит легковатым, не вполне бетховенским, как, например, в побочной теме первой части. И еще мне не хватило стратегического охвата целого, последовательности нахлеста кульминаций, чтобы та крайняя, что в коде первой части, и воспринималась главной.

Зато вторая часть показала: Александр прекрасно чувствует, что значит – размышление за роялем. Но уж в финале он накатил на нас настоящее звуковое цунами, хотя у Бетховена при слове «аллегро» стоит уточнение «ма нон троппо» («быстро, но не очень»). Молодец – сдержал начало коды, что дало возможность огромного разворота перед финальным шквалом арпеджио. И нигде – ну, или почти нигде – не было децибельного зашкаливания, за гранью которого музыка как осмысленный язык интонаций превращается в нечленораздельную массу.

Если Бетховен – это мир страстей и дум, то Равель – прежде всего волшебство звукописи. В первой части знаменитого цикла «Ночной гаспар» мы услышали плеск и трепет воды, вкрадчивый голос поющей ундины, давшей название этой пьесе. «Сиреневый» сумрак второй части, «Виселицы», неожиданно напомнил о картине, висящей сейчас в соседнем здании Третьяковки – «Крике» Эдварда Мунка, трагизм которой, мне кажется, в том, что крика этого человечка со смешным, почти кукольным лицом никто не слышит или не воспринимает всерьез, а для него в это время рушится мир. Как и для главного героя «Петрушки» Стравинского – не знаю, играет ли Саша ту музыку тоже, но и она, мне кажется, должна ему даться… В финале же, «Скарбо», этаком французском варианте «Бабы-Яги» с явными отголосками одноименной пьесы Мусоргского, юный пианист развернул фантастическую картину бешено скачущих блуждающих огоньков и вихрей, лишь изредка срываясь в пресловутый грохот, от которого даже такому чуткому музыканту трудно враз отучиться…

…и селфи для фанатов

Послушать Вторую сонату Рахманинова было тем более любопытно,  что помнилось то «громовое» ее исполнение три года назад. Сегодня впечатление совершенно другое. Музыка на большем своем протяжении звучала очень свободно, естественно, как бы импровизационно. Если мощно, как при подходе к репризе первой части, то это настоящая рахманиновская мощь. Если прозрачно и певуче, то так широко, как могла развернуться мелодия только в песенной рахманиновской душе (вторая часть). А сколько богатырской энергии – в синкопированной, как это бывает в разносимых ветром колокольных звонах, пляске финала! Лишь в последнем, экстазном проведении побочной темы дала себя знать былая торопливость, что несколько обескровило итоговую кульминацию. Вообще же чувство целого, формы, драматургии в этой сонате, в отличие от бетховенской, у Саши оказалось очень точным, почти идеальным, по-взрослому выверенным.

Оставалось закрепить успех в бисах – ими стали «Ноябрь» и «Думка» Чайковского. Тут пианист позволил себе отпустить поводья своей птицы-тройки и пустить ее сломя голову – но это так по-русски! Хотя и отголоски того безумного «Мефисто-вальса», что напугал своей лихостью на Grand Piano , тоже послышались. Может, наколдовали врубелевские демоны, с разных концов зала сверля музыканта и его слушателей искрящими глазами?

Но после концерта на вопрос, играет ли он ту листовскую пьесу, Александр ответил отрицательно. Видимо, решил сделать паузу с подобными вещами, и это очень разумно. С виртуозностью у него, как мы уже прочно убедились, нет проблем, теперь надо наращивать музыкальность. И прогресс на этом пути очевиден. Но и отношение к юноше будет радикально меняться: еще пару лет назад он вызывал умиление как вундеркинд, сейчас стоит на пороге взрослости, выпуска из Средней специальной музыкальной школы имени Гнесиных и поступления в вуз. Там комиссия обычно не умиляется, а судит совсем по другим критериям.

 

Фото автора

 

Все права защищены. Копирование запрещено.