Имя Бориса Эйфмана способно собрать полный зал не только Исторической сцены Большого театра, но и шеститысячный Кремлевского дворца.

 

На сей раз это был совместный проект Московской государственной академии хореографии, посвященный ее 250-летию, и санкт-петербургского театра Бориса Эйфмана.

Ректор Академии Марина Леонова привлекает к сотрудничеству выдающихся деятелей мирового балета: ранее были Начо Дуато, Давиде Бобана, Лучано Канито, Джон Ноймайер, ныне — Эйфман, поставивший для воспитанников академии своего «Мусагета».

Программу вечера составили двумя спектаклями. Первым — «Мой Иерусалим» — был исполнен артистами театра Эйфмана и студентами его Академии танца. Спектакль был поставлен в конце 90-х, но как актуальным воспринимается сегодня! Впрочем, его проблематика вечна, и позволяет снова и снова доказывать истину, которая, по сути является аксиомой. Своему балету Эйфман предпослал пояснение: его герои проходят путь, некогда пройденный самим балетмейстером, посетившим священный город Иудейской земли. Они «погружаются в духовную мудрость трех великих религий и открывают для себя одно небо и одно солнце, один мир и одну Любовь Божью».

Казалось бы, искусство балета далеко отстоящее от политических взглядов, но «Мой Иерусалим» при всей условности решения темы и отсутствии четко выписанной сюжетной коллизии, невероятно рифмуется с современными событиями, вписывается в драматический контекст мирового кризиса. Эйфман не привязывает к конкретным конфликтам, он мыслит более масштабно, взывая к человеческой совести и разуму. Его воплощение смысла не сводится к примитивному пересказу истории человечества.

Сцена из балета «Мой Иерусалим»

В «Моем Иерусалиме» нет хороших и плохих героев. Эйфман учит глобальному взгляду на мир человеков. В момент слома эпох, он внимателен к тому, что происходит, художественным обобщением поднимая спектакль над самой реальностью.

Спектакль начинается с того, что с огромного остова корабля (сценография Вячеслава Окунева), на землю «сползают» люди. Не образ ли это  Ноева ковчега — судна, которое, согласно Библии, построил Ной по повелению Бога для спасения от Потопа своей семьи и всех животных?

Бесформенная серая людская масса превращается в народ, несчастный проявлениями своей агрессии и враждебности. Но из его недр «произрастают» Она и Он – влюбленные друг в друга. Обезличенные фигуры приобретают индивидуальные черты. В костюмах Ольги Шаишмелашвили видна не педантичная этника, а скорее рефлексия национальных мотивов. Да и звуковая партитура, объединившая Моцарта, Рахманинова, Филиппа Гласса, христианскую, мусульманскую, еврейскую религиозную и техно-музыку, проводит идею общности землян. Фигуры, метафоры становятся больше «бытовизмов». Со звенящей степенью осознанности Эйфман — философ и мудрец — дает видение проблемы глобально, через губительную человеческую агрессию, которая приводит к кровавым распрям.

Сцена из балета «Мой Иерусалим»

Язык – фактор власти художника. Трудно дать ответ, какую лексику использовал балетмейстер на сей раз. Эйфман скинул оковы стилистики. Некая абстрактная тотальность движений определила танцевальную сферу спектакля. Здесь нет и следов неоклассики, нет contemporary или modern`a. Вероятно, правильнее было бы сказать – это пластика Эйфмана с тягучими пластическими ritenuto и синкопами угловатых телесных сломов. Одно можно утверждать, что спектакль не просто динамичен. Он требует от исполнителей безумной самоотдачи. Прекрасна своей энергичной выразительностью Любовь Андреева, великолепен Владимир Афоничкин, а Евгений Грачев просто заходится в эмоциях, оставляя загадку, как можно физически и психологически выдержать такой напор движенческой страсти?!

Как художник, Эйфман ответственен за целый мир – политически, эстетически, морально. Он поднимает вопрос о поиске рая и даже указует путь к спасению. В этом уподобляется Моисею, но, в отличие от библейского, конечно же, не увидит землю обетованную с наступившей всеобщей гармонией и не даст ответа, когда для других случится на Земле царство высокого духа. Безусловно, трагизм, да еще какой, в спектакле присутствует, но Эйфман внушает и оптимистическую силу тем, кто, вопреки всему, готов продираться по пути обретения всеобщего блага.

В финале, укрываясь от поголовной гибели и избегая самоуничтожения, люди снова собираются на корабле, видя в нем средство спасения. Спасения – единением!

Клим Ефимов-Хореограф. «Мусагет»

Для воспитанников Московской академии хореографии встреча с «Мусагетом» стала первым приближением к эстетике Эйфмана. Ученики работали с большим энтузиазмом, и это в значительной степени обусловило художественный результат. Конечно, сама тема спектакля, в центре которого образ Джорджа Баланчина, вдохновляла юных артистов. Академическая выучка помогла освоить движения, основанные на канонах классического танца. Однако, воспитанные в строгой системе Агриппины Вагановой, танцовщики постарались выйти и за ее пределы, пропустив через себя требования выдающегося современного хореографа. Это — большая мобильность, амплитуда корпуса, точность координации. Эйфман в целом доволен, хотя задача оказалась непростой даже для задействованных в спектакле молодых артистов Большого театра. Им пришлось приложить максимум усилий, чтобы с известной долей успеха освободиться из плена технических оков эйфманской стилистики сольного и дуэтного танца, проявить графическую точность поз, свободу и актерскую выразительность. Музами хореографа стали Камилла Султангареева, Таисия Коновалова, Дэйманте Таранда. Хорошее впечатление произвел Иван Сорокин в небольшой партии Арлекина. Удачей стало приглашение на главную роль – Хореографа – солиста Большого театра Клима Ефимова. Танцовщик возмужал внешне, приобрел сценический опыт и смог убедительно передать состояния, волнующие душу его героя, взлеты его вдохновения.

Сама идея сотрудничества прославленных балетных коллективов Москвы и Санкт-Петербурга оказалась вполне жизнеспособной, а ее успешное воплощение вошло в анналы отечественного балета.

 

Фото предоставлены пресс-службой театра и МГАХ