В последний раз послушать «живьем» форварда-виртуоза (как называет его сайт московской филармонии) мне доводилось в Светлановском зале Московского Международного Дома Музыки несколько лет назад, позже — только в трансляции и на просторах YouTube. Январские выступления интеллектуала в наступившем году порадовали частотой двух фортепианных филармонических вечеров: одним сольным, одним в ансамбле с оркестром БСО им. П.И.Чайковского под управлением Валентина Урюпина.

Бывают концерты, присутствовать на которых сложно эмоционально и даже физически. Я имею в виду диссонанс, возникающий между зрителем и некоторой агрессивностью подачи исполнения, сквозящей манерностью и намеренной демонстративностью. Такое бывает, но уже достаточно редко, поскольку и вкус публики претерпевает позитивные изменения, и искренность за руку с честностью особенно ценны в посредничестве между замыслом композитора и восприятием слушателя. В случае с Амленом, выходить из зала не хочется даже в антракте. Не знаю, как можно объяснить то льющее через край добро и свет подлинного знания всех исторических аспектов материала, но удовольствие от присутствия на концертах пианиста сложно вербализировать, это нужно испытать на себе, ощутить и услышать собственными ушами в зале.

Скромный, среднего роста мужчина в очках, выходит к чёрному роялю, чрезвычайно вежливо и с отеческой улыбкой здоровается со зрителем, располагается над клавиатурой и сосредоточенно вглядывается в даль приготовленной к демонстрации мысли. Первые же звуки Фантазии соч.28 Александра Скрябина обволакивают каждый уголок зала. Вся обстановка напоминает мастерскую великого художника за творением шедевра, наблюдать за процессом, которого непозволительная роскошь, но быть и стать важной частью события действительно кажется большой удачей. Сонастройка со зрителем продолжается в fis-moll’ ной, третьей скрябинской сонате соч.23, оставленной композитором в авторском исполнении — уникальной редкостью, которым мир обладает, состоящей из четырёх частей, частей «состояния души»:

I. Allegro drammatico — душа свободная, дикая, страстная

II. Allegretto — душа, утомленная страданиями; она нашла мнимый, кратковременный отдых;

III. Andante — душа полна любви, грусти, неизъяснимых дум;

IV. Presto con fuoco — в борьбе и буре стихий бьется в упоении душа.

Именно концертом-состоянием следует назвать выступление Амлена. Высочайшее исполнительское мастерство, выражающееся и во владении временем и акустическим пространством зала, в ювелирной работе над стилистическим туше и фокусировкой звука, имеющего свой, индивидуальный и неповторимый вид в каждом новом исполняемом произведении.

Чуть более поздним сочинением, оппозиционным сонате, а именно, пятью «Сарказмами» 17 опуса Сергея Прокофьева, манифестом против «парфюмерности» завершается первое отделение.

Контрастные гримасы, ритмически совершенные и гармонически острые пьесы в исполнении Амлена звучат с теплотой создателя к своему дитя. Как же верно подмечен факт полноценности исполнителя при наличии композиторской практики и теоретического знания композиции. Каждое звуковое решение носит первостепенную важность, каждый штрих не случаен, но связывает звенья одной цепи замысла. Амлен-композитор в ипостаси Амлена-исполнителя бесподобен.

Огромная, последняя, си-бемоль мажорная соната Франца Шуберта D960 заполнила все время второго отделения речиталя. Сложилось впечатление, что исполнитель выбором программы готовил зрителя ко встрече с вечностью.

После завершения работы над финальным штрихом триптиха последних сонат, датируемого 26 сентября, 19 ноября Шуберт умирает, оставив после себя желание напечатать триптих с посвящением выдающемуся пианисту, столь высоко ценимым Шубертом, Иоганну Гуммелю. Однако, посвящение напечатанных через 10 лет сонат было изменено и переадресовано Роберту Шуману.

4 части бесконечности. Первая — поражает своей величиной. Она сама вполне самостоятельное произведение, с типичными шубертовскими «длиннотами» и неизменно повторяющимися элементами главной темы. Медленная, убаюкивающая вторая часть. Яркое и виртуозно скерцо третьей части, после которой следует взволнованный, прерываемый набатом, финал.

Грандиозная соната в очень заботливом и трепетном исполнении мастера вкуса и безграничной изысканной звуковой палитры.

Погружающий в транс сольный вечер перешёл в любопытную игру с оркестром. В программе заявлены Прокофьев, Равель и Гершвин и произведения перечисленных композиторов, вышедшие из-под пера и представленные публике примерно в одно и то же время. «Рапсодия в стиле блюз» 1924 года, взорвавшая мир своей волной обескураживающего успеха, названная в некоторых газетных изданиях произведением «лучше «Весны священной»; и того же года выпуска чрезвычайно красочная, характеристичная, фонтанирующая сказочными и фантастическими образами опера Сергея Прокофьева «Любовь к трём апельсинами, сюита из которой тоже звучала 29 января в филармонии. «Моя матушка гусыня» Мориса Равеля — 5 пьес для оркестра, — прошедшие столь не типичный для того времени (1908-1911) путь от произведения для фортепиано в 4 руки до симфонического полотна, — и фортепианный концерт Джорджа Гершвина — уже более поздний, но не менее задорный, виртуозный, сложный, совсем не академический.

Такой набор ярмарочных средств выразительности в одном концерте достоин и отдельного внимания, и просмотра трансляции, и, безусловно, присутствия в зале.

Марк-Андре Амлен за два вечера продемонстрировал палитру мастерского владения и различной стилистики, и ловкостью ансамблевой игры, и невероятный интеллектуальный заряд при завидной исполнительской оснащенности. Лидер среди лидеров на сцене Московской филармонии.

 

Фото предоставлено пресс-службой Московской филармонии

 

Все права защищены. Копирование запрещено.