В Большом театре показали «Дидону и Энея» Перселла – оперу, которую знают все, но толком не знает никто. Получилась лаконичная история о толпе и индивидуальности, о политике и феминизме, о созидающей и разрушающей любви.

 

Фото Дамира Юсупова/ Большой театр

«Московская «Дидона» будет оперой о судьбе народа и его королях – такая трактовка особенно подходит для Большого театра». Так режиссер Венсан Уге говорит о своей постановке «Дидоны и Энея», «переехавшей» из фестиваля в Экс-ан-Провансе в Москву. Опера английского гения Генри Перселла торжественно завершила год музыки Великобритании и России – и по сути, это была первая серьезная постановка на московской сцене.

Интернациональная команда постановщиков создавала спектакль практически заново – весь состав исполнителей, за редким исключением, был взят из труппы Большого. Неизменным осталось лишь визуальное оформление художницы Орели Маэстр – довольно аскетичные декорации, создающие призрачную морскую атмосферу. Это полностью отвечает идее оперы, в которой как будто ничего не происходит. Все важнейшие события происходят за кадром – кроме, пожалуй, финальной сцены самоубийства Дидоны. Поэтому, вероятно, желая разнообразить неизбежную барочную статику, постановщики «вплетают» довольно необычную историю в пролог «Дидоны».

То, что оригинальная партитура Перселла была утеряна, а музыка пролога до нас не дошла, ставит «Дидону» в ряд опер, для которых абсолютно естественны самые экстремальные режиссерские решения: композиция оказывается открытой для любых нововведений. Но эксперименты Уге ограничиваются только прологом, который он полностью перекраивает под современную проблематику. Специально написанный текст исполняет чтица, драматическая актриса Сэсэг Хапсасова, которая помимо великолепного проникновения в роль поражает удивительным голосом. Этнические бурятские импровизации в сопровождении барочной гитары – неожиданное соседство для старинной мелодики Перселла, и зал настороженно реагирует на такое начало оперы; однако неожиданным образом эта линия освежает и привносит новые краски в довольно скудный сюжет «Дидоны и Энея».

Фото Дамира Юсупова/ Большой театр

Из уст Хапсасовой звучит версия событий, произошедших до основания Карфагена Дидоной – впервые в истории постановок оперы. Уге говорит: «Именно это меняет точку зрения на произведение. Я попытался понять, почему Дидона решает умереть – и в прологе рассказать эту историю, поискать между строк, между нот в либретто и музыке трагедию Дидоны». Главная героиня, основавшая великий город, но предавшая своих соотечественниц (от лица которых ведет рассказ чтица), воспринимается уже совсем не как страдалица, которую покидает любимый мужчина. Ее образ дополняется неоднозначными нюансами, позволяющими задуматься о роли женщины в древности и сейчас, о политике и власти, о любви и смерти.

Эта же идея заодно обосновывает роли второстепенных героинь – «ведьм», которые сопровождают Дидону на протяжении спектакля. Но драматическая функция хора, имеющего в опере не менее важное значение, чем оба заглавных персонажа, остается все же довольно запутанной – хор не делится на несколько социальных групп, как предполагает сюжет, а остается единой толпой. Для режиссера это тоже оказывается частью концепции: «Я хотел рассказать «коллективную» историю: «Дидона и Эней» – это не только две личности, но также и вся толпа, их окружающая. Мы и есть эта толпа – сегодняшнее, очень противоречивое общество».

В итоге получается лаконичный спектакль, рассказывающий без лишних эффектов о вечных темах. Режиссура Уге не совершает открытий, но и не «портит» партитуру Перселла – скорее, ненавязчиво сопровождает ее. Однозначной удачей постановки можно назвать оркестр под управлением дирижера Кристофера Мулдса, а особенно – то, что к музыкантам Большого театра была добавлена целая группа барочных инструментов, звучащих довольно аутентично и со вкусом. Мулдс же по-настоящему «правит бал»: именно его воля собирает воедино довольно статичный спектакль, создает необходимую динамику и воплощает строгость и стройность искусства Перселла.

Солисты, напротив, не слишком украшают спектакль – говоря о ярких голосах, можно назвать только двух исполнителей второстепенных ролей: Марию Мотолыгину, недавнюю финалистку Конкурса Чайковского, для персонажа которой Перселл даже не дал отдельного имени (в либретто она названа Второй женщиной), и Ивана Максимейко в крошечной роли Моряка. Пожалуй, только эти певцы выделяются из общей массы благодаря объемным тембрам и чистому звуку. Остальные «спутницы» Дидоны (Белинда, Колдунья и две ведьмы – Гузель Шарипова, Карина Хэрунц, Анна Семенюк и Алина Черташ) на этом фоне выглядят несколько блекло и невзрачно.

Фото Дамира Юсупова/ Большой театр

Что же касается двух главных солистов – Екатерины Воронцовой и Александра Миминошвили, – то их образы, хотя бы визуальные, можно назвать большей удачей, чем музыкальную составляющую. Вокал Воронцовой, несмотря на хорошую технику, омрачается тусклым звуком и «песком» в голосе. А пение Миминошвили и вовсе сложно было воспринимать из-за слишком явного акцента – увы, английский текст оперы стал камнем преткновения и для многих солистов, и для хора Большого театра.

Первое появление «Дидоны и Энея» на сцене Большого театра нельзя назвать фурором – скорее, эта опера заставляет о многом задуматься. Постановщики не считают нужным шокировать публику сложным современным прочтением – а лишь стремятся донести до слушателя вечные вопросы: «Опера очень компактна – всего пятьдесят минут, но этого достаточно, чтобы рассказать о жизни и смерти». Вероятно, для оперы, пришедшей к нам из XVII века и ставшей одним из главных символов всей английской культуры, как раз такое сценическое воплощение вполне уместно – эта музыка должна говорить сама за себя.

 

 

Копирование запрещено.