Концертное исполнение оперы А. Вивальди «Неистовый Роланд» прошло в КЗЧ при участии звёзд барочного вокала.

 

Надо заметить, чрезвычайно любопытно наблюдать, как интересы широкой публики начинают обращаться к операм, так или иначе находящихся на временнóй линейке на всё бóльшем расстоянии от некоторого условного эпицентра в виде «La donna e mobile». Причём, в обе стороны. Но если интерес зрителя в направлении Стравинский – Шостакович —  Вайнберг – Гласс (набор фамилий здесь абсолютно произволен, за исключением хронологической составляющей) достаточно понятен и закономерен, то активное расширение оперной Вселенной в сторону истоков является достаточно любопытным феноменом.

Да, в значительной степени публика (а зал КЗЧ был полон) пришла на звёздные имена – оперу Антонио Вивальди «Неистовый Роланд» исполняли Макс Эмануэль Ценчич, Юлия Лежнева, Руксандра Доносе, Николас Таманья, Соня Рунье, Хосе Кока Лоса и Филипп Матман в сопровождении оркестра «Armonia Atenea» под управлением Георгиу Петру.

Но, пожалуй, не в меньшей степени событием, заинтересовавшим слушателя, стала и сама музыка Вивальди. Ведь музыкальное барочное искусство уже стало частью современной европейской музыкальной культуры, и то, что ещё в середине ХХ века, и даже во второй его половине ещё было в значительной степени экспериментом, в наши дни стало нормой и заметным элементом общего музыкального культурного ландшафта.

 

Достаточно вспомнить оперные постановки последних лет, такие, как «Игра о душе и теле»  Эмилио де Кавальери или реконструкции опер Монтеверди в театре им. Сац. К относительно недавним премьерам можно отнести «Орландо, Орландо» Г. Ф. Генделя в «Геликоне» или спектакль «Роделинда» Генделя, показанный в 2015 году  Большим театром (в данном случае несущественно, что этот спектакль есть результат кооперации с Английской национальной оперой). Да и сама опера Вивальди «Неистовый Роланд» уже была показана на этой же сцене, в КЗЧ, в мае этого года. И контратеноры, являющиеся в глазах публики символами барочного искусства, перестали быть экзотикой на наших сценах – достаточно вспомнить относительно недавний концерт Макса Эмануэля Ценцича с концертной программой.

То есть, барочная музыка, несмотря на свою «особость» в очень многих смыслах, становится интересной и востребованной частью нашей театрально-концертной жизни.

Пересказывать сюжет оперы, а тем более барочной – дело не то чтобы уж совсем неблагодарное, но выглядит оно как перекладывание своих проблем на плечи читателя. Да, либретто «Неистового Роланда», написанное Грацио Браччоли для оперы Вивальди, основано на одноименному эпосу Лудовико Ариосто.  И оно не даёт оснований полагать, что оперные либреттисты того времени как-то отличались от современных сценаристов телевизионных сериалов. Так или иначе, многочисленные влюблённые герои оперы, достойно пережив события и действия разной степени абсурдности и успешно преодолев созданные либреттистом неприятности, соединяют свои сердца вполне предсказуемым образом, а неистовый Роландо полностью исцеляется от тяжёлого ментального недуга. И всё это выливается в счастливый туттийный финал с естественным для жанра моралите, в котором выражается хвала любви.

Положа руку на сердце, смею предположить, что не сюжет Ариосто и Браччоли привлёк полторы тысячи слушателей в концертный зал имени Чайковского. Вероятнее всего, как и триста лет назад, самое интересное для слушателя, это виртуозный блеск самой оперной музыки и звёздных исполнителей. Хотя, разумеется, не без учёта прошедших трёх веков. Но тем интереснее для нас непривычный музыкальный язык, выходящий за рамки современных представлений о звуке, штрихе, фразировке и т.д.

Поэтому логичнее всего начать описание события с оркестра, тем более, что именно инструментальная увертюра открывает оперу.

«Armonia Atenea» — оркестр, способный исполнять любую музыку – от раннего барокко до музыки XXI века. И первое, что бросается в глаза, точнее в уши – это специфически барочное звучание, это глуховатый ровный звук, это тембровая концентрация и струнной группы, и двух духовых инструментов – поперечной флейты и фагота, входящих в партитуру. И если фагот исполняет функцию бассо-континуо, то у флейты, помимо чисто оркестровых художественных находок Вивальди, есть сольный номер – арию Руджеро начинает прекрасная мелодия, написанная для флейты, да и потом вся ария представляет полноценный дуэт двух прекрасных солистов – Николаса Таманьо (Руджеро) и солиста оркестра Греческой национальной оперы и симфонического оркестра города Тессалоники, флейтиста, постоянно сотрудничающего с «Armonia Atenea»  Никоса Никопулоса. Мягкий, неяркий тембр барочной флейты органично вписывается в общую звуковую палитру, свойственную эпохе первой половины XVIII века.

И, конечно же, меломан XXI века обратит внимание и на своеобразную технику изменения темпов, и на особую акцентуацию, и даже на то, как держат музыканты виолончели – во времена Вивальди шпилей не было, виолончели опирались на икры исполнителей.

И, конечно же, своеобразное звучание придавали такие неотъемлемые элементы барочного оркестра как клавесины и теорба, играющие особую роль в речитативах.

Конечно же, роль того или иного персонажа в опере накладывает достаточно серьёзный отпечаток на возможности солиста показать себя.  В этом смысле бас Хосе Кока Лоса (Астольф, паладин, влюблённый в волшебницу Альцину, спутник Роланда) оказался некоторым образом на периферии происходящего. До некоторой степени это ролевая специфика баса в барочной опере. Тем не менее, ему удалось привлечь внимание и симпатии слушателей своим очень аккуратным, «дозированным» и очень техничным вокалом, потому что партия Астольфа написана Вивальди столь же виртуозно, как и всем остальным героям, практически без скидок на несколько меньшие возможности баса. И, кроме того, в эпизоде coro ultimo бас оказывается единственным низким голосом, поскольку все остальные партии написаны для женских голосов или для контртеноров, и в ансамбле Хосе Кока Лоса был столь же убедителен, как и в сольных номерах.

Влюблённая пара «второго плана» — Николас Таманья (Руджеро) и Соня Рунье (Брадаманта), достаточно безукоризненно исполнившие свои партии, чисто эмоционально почему-то оказались в тени остальных героев оперы, хотя ария Брадаманты о любви, как поток сметающей всё на своём пути, прозвучала очень ярко и темпераментно.

Руксана Доносе (меццо-сопрано) исполнила партию волшебницы Альцины, собственно, персонажа, вокруг которого закручена вся интрига. Все сюжетные линии замкнуты на неё, она тем или иным способом решает кто и в кого будет влюблён, не забывая и про себя. Отсюда и значительное разнообразие характеров, прописанных в её ариях. Её подход к музыкальному материалу, пожалуй, ощущается как наиболее современный, классицистский, если можно так сказать. Что никоим образом не умаляет её виртуозной техники, хотя иной раз появлялось ощущение, что для этого зала голоса недостаточно. Зато это с лихвой перекрывалось очень красивым тембром во всём диапазоне, а лирическая ария, написанная в нижнем регистре и исполненная почти mezzo voce, была просто великолепна.

А ария Альцины «Ищешь моей любви,

Что ж, ты её получишь,

Но не надейся в сердце

Повелевать один»  — исполнена просто как своеобразный эквивалент и предтеча арии Розины из «Севильского цирюльника» (между этими героинями промежуток примерно в сто лет).

Макс Эмануэль Ценчич по сравнению с  его появлением на этой сцене чуть больше года назад выглядел несколько скромнее. Возможно, сольное появление на сцене даёт свои преференции, может быть, это связано с появлением нового молодого  и очень яркого поколения. Тем не менее, было понятно, что на сцене мастер, а его финальная сцена – lamento, мгновенно переходящее в бешенство и последующий каскад перемен характеров – была просто великолепна. Впрочем, как и у Вивальди, которому подобная быстрая смена характеров и эмоций не очень свойственна, а потому несколько удивила своей неожиданностью.

Главными героями концертного исполнения «Неистового Роланда» стали исполнители партий главных героев оперы – Юлия Лежнева (Анжелика) и Филипп Матман (Медоро, её возлюбленный).

Филипп Матман, уже знакомый московским меломанам по прошлогодней постановке в МАМТе генделевской оратории «Триумф времени и бесчувствия» стал одним из наиболее заметных впечатлений этого концерта. У него очень яркий, лёгкий и свободный голос, которым он управляет в самом широком динамическом диапазоне, у него хорошее звучащее piano. Более того, у Филиппа Матмана даже в самых виртуозных местах не исчезает звук, как это бывает, не говоря уже о верхнем регистре, который, правду сказать, зачастую звучит заметно ярче всего остального, заметно выбиваясь из ровного в целом звучания в остальных регистрах. Впрочем, иной раз проскакивают существенные  интонационные неточности, особенно заметные в случаях, когда проходит серия мелодических повторов, свойственных композиторской технике Вивальди, то что сейчас назвали бы серией паттернов.

Юлию Лежневу  уже традиционно называют звездой барочного искусства и её имя чаще всего упоминается рядом с именем Чечилии Бартоли.  Да, конечно, её виртуозная вокальная техника безукоризненна, уровень владения вокальным дыханием изумляет, голос сам по себе прекрасен – это понятно. Более того, в условную эмоциональную специфику барочной музыкальной лексики ей удалось внести современные эмоциональные ощущения, и некоторая «музейность» характера Анжелики вдруг стала вполне живой и понятной не только на уровне рацио. Но если весь спектакль она провела именно на уровне классического концертного исполнения оперы, то финальная ария Анжелики выпала, причём вверх, даже из этого, вполне блистательного уровня. То есть было заметно, что эта ария – совершенно отдельный от оперы сольный концертный номер. Причём, сам музыкальный материал задаёт совершенно запредельный уровень виртуозности, когда одна нота многократно повторяется шестнадцатыми стаккато – я бы сказал, что это за пределами вообразимого.  И подача этой арии была именно такова, что в ней заложены были вполне естественно последовавшие чрезвычайно эмоциональные аплодисменты и крики brava!

Можно смело сказать, что этот вечер стал событием даже в ряду очень ярких и заметных явлений, посвящённых исполнению музыки барокко.

 

 

 

Фото предоставлено пресс-службой Московской филармонии