фото с сайта .to-premiera.com

Опера «Царская невеста» Н.А. Римского-Корсакова должна была стать той козырной картой, которая могла расставить все точки над «i» в неуклюжей, затянувшейся на целый год игре, где на кону судьба Краснодарского музыкального театра. И все это время, несмотря на казалось бы свою многофункциональность и особое положение, новый художественный руководитель, и и.о. генерального директора Краснодарского краевого творческого объединения «Премьера» им. Л.Гатова, куда входит и наш многострадальный музтеатр, Юрий Богатырев, является фигурой больше номинальной, так как все решения и указы принимаются и издаются на ином  уровне. Но победа нужна была всем. И Юрий Иванович даже встал за пульт, одновременно явившись музыкальным руководителем и дирижером-постановщиком оперы.

Фото Юрия Иванова

Взявшись за уникальный материал, Богатырев, конечно же, отчасти шел ва-банк. Прочитав партитуру честно, но довольно-таки прямолинейно, наш дирижер-хоровик, кем он, по сути, и является, не привнес ничего своего и особого, – другими словами, волшебного звучания, ювелирной артикуляции мы не услышали, и пока нашему маэстро-чиновнику явно недостает ни музыкальной чуткости, ни пластичности, ни собственного понимания материала, то есть никакого потрясения, открытия и даже мало-мальского успеха не случилось.

Гибкости и глубины не хватило и режиссеру-постановщику Павлу Сорокину. Я не знаю, почему опера ставилась в авральном режиме и все делалось на ходу, почему костюмы были перенесены из астраханской «Царской невесты», в результате чего и получилась сценография кубанская, а гардероб астраханский. Художник-постановщик Елена Вершинина постаралась придумать пространство для краснодарской «Невесты». Видеопроекция нам постоянно транслировала яблоневый сад, по замыслу постановщиков олицетворяющий душу главной героини. Сад то цвел, то зрел, то усыхал, то опять плодоносил. А в эпицентре   расположился прозрачный дом-скелет, с коваными дверями и стилизованной под терем лестницей. Вот здесь-то наши наряды, особенно женские, и смотрелись совершенно из другой оперы. Безусловно, Вершинина – интересный художник, чувствующий фактуру, но, видимо, ее поставили в условия, когда она была вынуждена «совокуплять» разную природу.

Фото Юрия Иванова

Подобной комбинацией занимался и режиссер-постановщик, с одной стороны стараясь не уходить далеко от традиционности, а с другой – все время двигаясь, так сказать, в сторону новаций. Главный режиссер Ростовского музыкального театра, несмотря на молодость, славится своей постановочной «осторожностью», режиссерская отвага, риск – это не его конек, и вот это «как бы чего не вышло» у Сорокина зачастую и получается.

Музыкальная драматургия оперы настолько прекрасна, сценична, что дотянуться до ее вершины ростовчанину оказалась задачей непосильной. У Сорокина герои и персонажи чаще поют фронтально, а во втором акте, вытолкнув огромную массу на сцену, он вообще не позаботился о каком-либо рисунке, в результате это столпотворение, словно на плацу, съело серьезные ключевые сцены, сцены сумасшествия Марфы, смерти Любаши. Финальные мизансцены были скомканы и просто зарезаны. В спектакле сам Иван Грозный, виновник творящегося произвола, появляется лишь в виде виртуального ворона с короной на голове, и многочисленное воронье, кружащее практически половину спектакля, в конце концов банально утомляет. Павел Сорокин в своих интервью обещал уйти от исторического действа и перейти на территорию интимной драмы. Что ж, от русского аспекта ему лихо удалось избавиться, а вот подняться до уровня человеческой трагедии так и не было суждено. Спектакль, потеряв римско-корсаковское звучание и очарование, своего стиля не приобрел. Даже пасторальные дети, постоянно курсирующие по сцене, и тень Лыкова, балансирующего по барьеру оркестровой ямы, не привносят в оперу ни интимности, ни трогательности, ни остроты.

Фото Алексея Есикова

Мужская массовка с бородами, в плащах, сапогах и с кнутами больше походила на, опять же, смесь чекистов с приказчиками. И знаменитая песня Любаши, соперницы Марфы, в исполнении Натальи Бызеевой, которая шла по плащам опричников, расстеленным по сцене пурпурной изнаночной стороной, словно по крови, должна была впечатлить своей метафоричностью. Надо отдать должное Бызеевой с ее эффектной внешностью и красивым тембром голоса: то, что она не допевала (особенно низы), чудесно доигрывала. Безусловно, Любаша – одна из самых ярких фигур спектакля, и Марфа Татьяны Ереминой, и Марфа Гульнары Низамовой проигрывали ей в плане экстерьера. Татьяна Еремина своим драматическим сопрано (хотя эта партия для более высокого голоса) мужественно преодолевала трудности. То же можно сказать и о Низамовой, но Еремина еще и тяжеловата, и зажата актерски. Ее девичьи подпрыгивания смотрелись порой неловко и пародийно.

Мужской ансамбль тоже выглядел зачастую нескладно и странно. Лыков в исполнении Вячеслава Емелина вовсе не проработанный образ, складывалось впечатление, что артист не понимал, зачем он выходил на сцену – и это опытный вокалист, с солидным репертуаром! В роли Грязного я видел молодого, только что принятого в труппу Павла Гришина и ведущего артиста театра Владимира Кузнецова. Если Гришин просто зеленый для этой роли, то Кузнецов, конечно же, благодаря своим навыкам и наработанному мастерству, в общем-то, справился с партией, очень сложной и актерски, и вокально. Порадовала и световая партитура Ирины Вторниковой, изысканная и объемная, вот где действенный танец-спектакль!

Фото Юрия Иванова

Но у краснодарских опер есть один серьезный минус: то, что поется со сцены, просто не разобрать. Лишь герой Вячеслава Егорова (злодей Бомелий) внятно пропевал и произносил свои небольшие тексты. Очень удивили сцены – разгул опричников под подблюдную песню «Слава», попытка удушения Любаши и мизансцена, когда она режет себе руку. Они, конечно, приободрили действо, но не привнесли в него особого смысла.

Вообще, режиссер-постановщик, мне кажется, заблудился между символами и криминально-бытовой драмой. Пытаясь соединить ворону с яблоком, а шабаш со славильной, в результате и получили этакий сад горьких режиссерских заблуждений. И еще в Павле Сорокине меня поражает – я знаю его и по другим работам – полное отсутствие чувства юмора и иронии. Странно, а ведь его педагог Дмитрий Бертман, у которого он в свое время учился, просто переполнен этими удивительными и очень нужными режиссеру качествами. Хотя с чувством юмора и иронией и у Музыкального театра тоже проблемы – наверное, это оттого, что театр забыл о хорошей оперетте, с чего он вообще начинался. Может, Юрию Ивановичу Богатыреву надо заходить не с «Царских невест» и ставить не оперы о царском произволе, хотя это тоже актуально, а с того, что на Юге любят и что всегда являлось главным хитом кубанской театральной культуры, – с оперетты?

 

 

Копирование запрещено.