«Барокко плюс»: в «Геликоне» к опере Генделя «Орландо» добавили техно-музыку диджея Габриэля Прокофьева и сюжет о массовом убийстве в клубе города Орландо.

 

В «Геликоне» состоялась премьера оперы «Орландо, Орландо» – с двойным авторством (Генделя и Габриэля Прокофьева), двойным сюжетом и множеством двойных смыслов. Приуроченная к 260-летию со дня смерти Генделя постановка стала первой сценической версией оперы в Москве (а концертный вариант впервые представил камерный оркестр Musica Viva в 2009 – к 250-летию).

Однако «не Генделем единым»: чтобы приблизить музыкальный материал к сложному режиссерскому замыслу, сразу два мастера из Великобритании приложили руку к созданию спектакля. Диджей и композитор Габриэль Прокофьев, внук классика, сочинил фрагменты техно-музыки, перемежающие барочное звучание, но и основывающиеся на нем, а дирижер Эндрю Лоуренс-Кинг мастерски собрал из этого единое целое, добавив привезенную с собой барочную арфу к геликоновским клавесину и теорбе.

Режиссер Георгий Исаакян (худрук театра им. Сац) говорит об идее постановки так: «Неожиданно барочное безумие, барочное одиночество и невозможность соотнести себя с реальностью идеально легло на то же самое ощущение, на то же самое безумие XXI века». На ходульный сюжет генделевской оперы режиссер накладывает сюжет максимально современный и реалистичный – массовое убийство в гей-клубе города Орландо, произошедшее в 2016 году. Совпадают не только имя и название города, главная мысль – об «инакости» – становится определяющей и в судьбе главного героя оперы, и в катастрофе в американском городе.

Исаакян включает в спектакль практически все важнейшие современные проблемы: от гендерных до национальных и расовых, от вечной проблемы отцов и детей до социальных неравенств, от политики до религии. И в атмосфере клуба, в котором звучит «техно-барокко» (изобретенный постановщиками термин), все это на удивление уместно смотрится и не выбивается из контекста. Более того, сценические условности и нелепости барочной оперы как раз отлично объясняются ультрасовременным сюжетом – например, «брючная» партия Медоро, которую обычно исполняет переодетая в мужчину женщина, здесь абсолютно естественно оказалась обыграна темой однополой любви.

Вообще женские образы в постановке выглядят куда интереснее мужских; на фоне интриг трех сильных девушек Орландо (Рустам Яваев) и особенно Зороастро (Александр Киселев) выглядят второстепенными персонажами. В случае с Зороастро, впрочем, режиссерская идея предполагала мощную градацию образа – от отца Орландо в майке-алкоголичке к политику и религиозному деятелю (тогда как у Генделя Зороастро – deux ex machina, «бог из машины», определяющий весь ход действия). Но совсем непригодный для барочной музыки вокал не дал возможности хоть как-то воспринять этого персонажа.

Контртенор Рустам Яваев в роли Орландо довольно убедительно выглядел в роли юноши, никем непонятого и зацикленного на своей невзаимной любви. Но, опять же, голос оставлял желать лучшего – зачастую оркестр перекрывал певца, а фиоритуры не удались полностью, хоть тембр звучал вполне органично. Это же можно сказать о Доринде (Елена Семенова) – уборщице-мусульманке в хиджабе, влюбленной то в Орландо, то в Медоро, и, в конце концов, приведшей Орландо в ислам, что сыграло свою роль в финальной трагедии. В любой другой музыке сопрано Семеновой звучало бы отлично, – но для барокко не хватило легкости и виртуозности; зато в актерском плане образ сложился.

Дуэту Анжелики и Медоро (Юлия Щербакова и Ирина Рейнард) барочное звучание удалось намного больше, чем остальным героям. Насыщенное меццо-сопрано Рейнард оттенило высокие голоса, а Щербакова, единственная из всех исполнителей, полностью справилась с фиоритурами (хоть и не без вокальных «подъездов», которые очень хочется списать на волнение певицы). Возможно, в будущих сезонах барокко будет звучать в «Геликоне» лучше, но пока приходится констатировать отсутствие идеально подходящих для такой музыки геликоновских певцов.

Изначально в опере «Орландо» участвуют только пять солистов и оркестр, поэтому чтобы задействовать хор театра, постановщики добавили фрагменты из генделевской оратории «Израиль в Египте» (благодаря чему возникло двуязычие, – хоры звучат на английском, а сольные эпизоды на итальянском языке – что обозначило еще одну современную социальную проблему). Хор должен был изобразить посетителей клуба, в котором произошло массовое убийство – но в итоге получилась довольно унылая дискотека из 90-х, в соответствующих костюмах и с соответствующими движениями.

Довольно малочисленный (хоть и неплохо поющий) хор «Геликона», вероятно, должен был создать атмосферу современного рейва – но и участников для этого оказалось слишком мало, и постановщики не очень представляли, как сейчас двигаются в ночных клубах, поэтому получилось несколько нелепо и смешно. Зато визуальная часть постановки под руководством художника Хартмута Шоргхоффера удалась и сама по себе, и в сочетании с техно-барокко Прокофьева – зеленое неоновое освещение клуба хорошо контрастировало с бедной обстановкой комнаты Орландо; получились как бы два параллельных мира.

Итог довольно прост: мощный замысел постановщиков не получил должного воплощения (возможно, пока не получил, и сырой на данный момент спектакль станет более качественным). Во всяком случае, идея сочетания современности и барокко оказалась удачной – может быть, в том числе благодаря тому, что сам Гендель был реформатором и космополитом. Но главное – то, что подобные сложнейшие социальные проблемы вообще были затронуты не просто в театре, а в театре оперном, где главенствуют традиции и зашоренность. Поэтому вне зависимости от качества постановки «Орландо, Орландо» – большая удача для театральной Москвы.

 

 

Фото Ирины Шымчак.

Фото предоставлено пресс-службой театра

 

 

Все права защищены. Копирование запрещено.