В Геликон-опере представили «Волшебную флейту» Вольфганга Амадея Моцарта

 

 

Концепция режиссёра вроде бы «считывается», но ей, по моим ощущениям, не хватает средств для конкретного сценического выражения. Тамино и Памина попадают в сюрреалистический мир развлечений и звёздных войн. Они поначалу резко отличаются от всех других «фрикообразных» героев нормальными «человеческими» костюмами, но в финале сами превращаются в обитателей этого странного «храма мудрости», в то время как Царица ночи и Зарастро с чемоданчиком куда-то вместе «сбегают». Подобный финал может вызвать недоумение. С одной стороны, это похоже на режиссёрскую шуточку в «моцартовском» духе и имеет право на существование. С другой — такой поворот событий ничто в спектакле не предвещает, и он выглядит малоубедительно. Режиссура — это не когда постановщик просто делает всё, что хочет. Это когда он придумывает эффектную концепцию и подчиняет ей все собственные идеи.

Главное выразительное средство визуального ряда спектакля — латекс. В него наряжены Царица ночи, три её Дамы, Папагено. Костюмы снабжены разноформенными надувными фигурами.

Другая образная сфера — роботы в духе «Звёздных войн»: они властвуют в мире мудрости. Зарастро — альфа-робот, у него самые высокие платформы на обуви, и он лидирует по количеству имеющихся на костюме лампочек. Часть хористов (и Зарастро) разодеты в золотую цветовую гамму, часть — в чёрно-белую, а Моностатос перевоплотился в чёрного робота и имеет отчасти «животные» очертания в дизайне костюма.

Не вписываются в эти категории наряды трёх Мальчиков: они сделаны из какого-то «воздушного» материала и напоминают облака, а их головы украшают длинные голубые колпаки.

Первое действие выглядит во всех смыслах более наполненным идеями, чем второе. Змей, от которого бежит Тамино — всего лишь «паровозик» на американских горках. Царица ночи эффектно поднимается из какой-то операторской будки, попутно обвивая надувными щупальцами и саму будку, и Тамино. Есть тут и телевизор с мультиками.

Разнообразный и яркий аттракцион мог бы быть продолжен, но после антракта в спектакле ничего не происходит. Единственная декорация — вертящаяся каруселеобразная конструкция с разноцветной подсветкой. Честно говоря, с точки зрения драматургии это действие и у Моцарта с Шиканедером получилось не вполне безукоризненным (что не отменяет гениальности обоих «венцев»). Музыка прекрасна, но действие почти не развивается и оставляет впечатление некоторой «затянутости». Режиссёр мог бы насытить сцену деталями и «разбавить» обстановку. Но почему-то он самоустраняется, и вторая часть спектакля претендует на откровенный режиссёрский «провал».

Если постановщик (с командой художников) берётся за воплощение какой-либо оперы (и не только оперы), то его задача (одна из) — визуализировать текст. В «Геликоне» есть для этого все возможности. Но не все детали текста оказались отражены на сцене. Не получили никакого воплощения, например, храмы. Или такие мелочи, как вино, о котором просит Папагено: ему протягивают «кулачок», он делает вид, что получает желаемое, а публика притворяется, будто верит ему, что могло бы быть хорошо, если бы всё это происходило в песочнице среди детишек.

В конце спектакля карусель наполовину опускается. На её вершине комично пытаются поцеловаться «мутировавшие» Памина и Тамино: костюмы мешают им утолить сладостное желание и, уже придя домой, я подумал, что, вероятно, в первую брачную ночь их ждут ещё большие неудобства. Бесконечные оперные испытания, видимо, не кончились, а это вызывает прямо-таки неподдельное пост-сочувствие персонажам.

Где-то сзади, за каруселью, танцует и поёт хор и, о чудо режиссуры, никто из них не видит дирижёра, но расходятся хористы с оркестром всего лишь на каких-то полтакта, ну или, максимум, такт.

Если честно, идя на «взрослую» версию спектакля, я надеялся, что и заявленный латекс будет использоваться тоже как-то по-взрослому. В Москве давно уже не происходит никаких скандалов в области режиссуры, и это очень огорчает лично меня как неравнодушного к опере человека. Могу предположить, что длина спектакля — единственное, что отличает две подготовленные театром версии, и режиссёр (Илья Ильин) просто решил не тратить свою драгоценную фантазию на те сцены, что изъяты из детского спектакля, но это лишь предположение.

Оркестр звучал камерно и аккуратно (дирижёр-постановщик — Валерий Кирьянов). Тамино (Давид Посулихин) обладает небольшим, но благородным голосом и разумно им пользуется. Памина (Елена Епихина) поёт очень выразительно и звонко, особенно в высоком регистре. У Папагено (Максим Перебейнос), артиста с ярчайшим темпераментом из всего состава, не очень чёткая звуковысотная артикуляция. Особенно ярко это слышится (в данном случае как недостаток, хотя в некоторых операх это может быть и достоинством) в дуэте с Паминой на фоне её чистейшего пения. Её ведение мелодии можно сравнить с рисованием карандашом, а Папагено — широкой кисточкой. Царица ночи (Эльвина Муллина) уверенно владеет своим голосом. Первая ария прозвучала вполне прилично в пределах «стандартного» сопранового диапазона. Высокое «фа» было взято кое-как и фактически не прозвучало. Вторая ария была исполнена хорошо и высокие ноты покорились почти все. Ансамблей в пении «троек» не случилось. С балансом, на мой слух, было не всё в порядке, и не только в музыкальном отношении: звуки костюмов и декораций были словно специально усилены и то и дело норовили заместить собой музыку Моцарта.

Но главная беда спектакля — разговорные диалоги. И это проблема не только Геликона (и, боюсь, такое случается не только в России). Оперные артисты, увы, не умеют декламировать разговорный текст. Они, конечно, ставят его «на дыхание», тут всё в порядке, но интонации, с которыми они произносят фразы, могут произвести хорошее впечатление только на детей в садике. На сцене оперного театра подобная «музыкальность» в речах, мягко говоря, кошмарна. «Искуплением» данного спектакля может служить лишь хороший в целом музыкальный уровень певцов и оркестра.

 

фото: Ирина Шымчак

 

 

Все права защищены. Копирование запрещено.