В Концертном зале имени Чайковского выступили с монографической программой из сочинений Иоганнеса Брамса звезды молодого поколения российской фортепианной школы — Арсений Тарасевич-Николаев и Алексей Мельников

 

Фото Анны Аристовой

Оба — ученики великого Сергея Доренского. И это слышно по замечательному, разнообразному туше музыкантов, их отменной выразительности игры, эмоциональной силе и, конечно, впечатляющей технике.

Но разные индивидуальности артистов на концерте были видны невооруженным глазом, и это пошло в плюс исполнению.

Лирические миниатюры Иоганнеса Брамса входят в сокровищницу мирового репертуара. Прозвучавшие на концерте op.116 и op. 118 стали финальным аккордом фортепианного творчества мастера. Интермеццо, каприччио и другие пьесы этих опусов отражают богатейший внутренний мир композитора: его сокровенные думы, эмоции. Эта музыка, несомненно, находила отклик у публики при жизни автора, близка она и современному слушателю: погрузиться в себя, порефлексировать, подумать о чем-то высоком и даже приятном, залезть в глубины своего подсознания под нее очень легко.

Про поздние фортепианные опусы Брамса замечательно сказал немецкий музыковед Филипп Шпитта. «Эти пьесы предназначены для медленного высказывания в тишине и одиночестве не только как постлюдии, но и как прелюдии к размышлению. Они, может быть, являются самыми содержательными и глубокими из всех Ваших инструментальных форм, какие я знаю», — писал он автору. А уже российский музыковед нашего времени Екатерина Царева считает, что эти пьесы — высшая проба духовной зрелости для исполнителей.

Слова Царевой подтвердили наши пианисты: оба продемонстрировали достаточный уровень зрелости для глубинной интерпретации сочинений Брамса.

116-й опус — целиком в руках Арсения Тарасевича-Николаева. В этом цикле из семи пьес композитор противопоставляет буйные, темпераментные, острые по своему характеру каприччио мягким, лирико-созерцательным интермеццо. Тарасевич-Николаев — пианист романтического склада, как внешне, так и внутренне. Потому с передачей авторского замысла проблем у него не возникло. Ажурная тонкость, хрупкость утонченных брамсовских мелодий в интермеццо он соотносил с неистовостью, волнистыми линиями каприччио. Туше пианиста покоряло своей разноликостью — моментальными переходами с фортиссимо на пиано, кошачьей мягкостью прикосновения, хрупкостью в лирических эпизодах и силой, апломбом в драматических сценах. Всю сокровенность, интимность, камерность страниц авторских творений он продемонстрировал не просто эстетично, красиво, но и с полнейшим проникновением в суть музыки. Трудно даже выделить наиболее удавшиеся номера цикла: все они оказались абсолютно равноценными по качеству звучания, что обеспечило целостность и единство прочтению Тарасевича-Николаева.

Пианист по своей сути больше экстраверт, нежели интроверт: это видно и по довольно открытой манере его поведения, романтической свободе и приподнятости, которые Арсений особенно показывал в драматических эпизодах цикла.

Совсем иным предстал его друг и коллега — Алексей Мельников. Он исполнил 118-й опус, состоящий из шести пьес: это четыре интермеццо, баллада и романс. Артистическому облику пианиста, собственно, как и самой его личности, свойственны углубленность, некоторая философичность. При внешней сдержанности в его игре читается большой эмоциональный смысл.

Именно поэтому op.118 так подошел пианисту: в отличие от 116-го опуса, в котором царят два полюса человеческого настроения, в данном цикле глубина и масштаб Брамса-композитора и Брамса-человека нашли более отчетливое выражение в столь лаконичной форме фортепианной миниатюры. Мельникову так же, как и его другу, удалось объединить серию произведений в одну линию, но все же хочется остановиться на избранных номерах. Например, в ля-минорном интермеццо пианисту отлично удалось передать романтическую порывистость очень образного музыкального языка. Следующее за ним ля-мажорное интермеццо слушалось как истинное признание в любви, наполненное опьяняющим, всеохватывающим чувством, выраженным в благообразных, возвышенных брамсовских формах. Упоительная кантилена под руками Мельникова здесь расцветала словно райский цветок. Любопытной получилась интерпретация четвертого интермеццо фа минор, которое больше напоминало фантастическое скерцо — причудливый хоровод теней в ночной темноте. А в фа-мажорном романсе царил полный покой, напоенный негой от любования пейзажем. Но самое сильное впечатление, конечно, произвело финальное интермеццо ми-бемоль минор — здесь пианист достигал трагедийного накала эмоций при сдержанно-мрачной игре, передавая размышления Брамса о жизни и смерти, раскрывая тяжелые думы композитора.

Второе отделение целиком заняла редко звучащая фа-минорная соната для двух фортепиано. Это произведение стало своего рода подготовительным этюдом для знаменитого фортепианного квинтета. Изначально композитор написал сочинение для струнного квартета, но его звучание автору решительно не понравилось. Он переделал квартет в эту сонату — и вновь остался недоволен: хотя произведение имело успех (Брамс исполнял его сам вместе с знаменитым Карлом Таузигом), музыкант снова решил изменить его инструментальный вид. Так и родился фортепианный квинтет, который стал в сто раз популярнее одной из его «репетиций».

Фото Д. Рылова

Арсений Тарасевич-Николаев и Алексей Мельников доказали право сонатной версии на существование. И именно в этом сочинении их противоположности притянулись друг к другу: в дуэте пианистов все слаженно, гармонично, выверенно, вместе с тем и необходимой романтической чувственности, пафоса, гиперболизированности было отмерено точно.

Драматичность, мистическая загадочность первой части, в которой местами чувствовалось шубертовское влияние (в первую очередь — «Лесного царя»), сменились безмятежностью, мягкостью второй части, представшей в этой интерпретации светлой идиллией.

Пылающее огнем Скерцо — в виде бравурной, горделивой скачки, выраженной плотными массивными аккордами, захватывающими самые басы инструмента, резкими сфорцандо, и финал — мрачная, демоническая пляска, полная масштабности и размаха, показали всю многогранность Брамса. Пианистам надо постоянно выступать как дуэт и делать совместные программы — можно не сомневаться, они будут иметь успех.

Об этом свидетельствовала реакция публики, которая не хотела отпускать молодых артистов. И они удовлетворили ее капризы, сыграв два биса: «И ночь, и любовь» и «Светлый праздник» из Первой сюиты для двух фортепиано Рахманинова. Эти произведения дополнили музыку Брамса. В первом сочинении под пальцами Арсения Тарасевича-Николаева и Алексея Мельникова красочно рисовалась романтическая картина ночного пейзажа, наполненного волшебными ароматами, пением соловья (в фортепианной фактуре есть активный на это намек), силой захвативших чувств. А «Светлый праздник» был, конечно, особенно актуален в день Пасхи — его колокольные звоны и торжественное ликование настолько захватили зал, что слушатели ждали и третий бис. Но хорошего — понемногу.