Эти слова Максима Севагина, худрука «Стасика», вполне могли бы стать эпиграфом к  танцевальному дивертисменту «Болеро+» из пяти пластических миниатюр и одного балета,  представленных  коллективом «Балет Москва» в рамках Крещенского фестиваля в Новой опере. Правда, справедливости ради надо заметить, что между красивыми пожеланиями и их пластическим исполнением – дистанция огромного размера.

 

Фото с афиши

Программу вечера открывал винтажный триптих хореографа Максима Севагина «Tango, Song and Dance» на музыку оскароносного композитора Андре Превина (André Previn).  Это сценическая стилизация молодежных «любовных танцев», зародившихся на улицах и в клубах Америки  1950-60-х годов. Томная музыка автора хитов многих голливудских фильмов того времени, придуманные Севагиным платья исполнителей в стиле New Look,  энергия  и  пластика танцев завораживают и сегодня, даже в их повторяемости есть что-то особенное – притягательно-щемящее и  соблазнительное. Через танец и костюмы мэтр исследует романтику ночных клубов, воспоминания о прошлом.

***

Три следующие миниатюры – «Внимание тебе» Александры Тиуновой и Руслана Трошкина, «Треугольник Серпинского» Елизаветы Некрасовой и «Пыль» Даяна Ахмедгалиева  –  не стали, на мой взгляд,  «открытиями чудными». В них нет присущих балетному искусству образно-эмоционального начала и оригинальной хореографии. Слишком уж они претенциозны, рациональны и техничны. К тому же, не покидает ощущение, что всё это уже не раз было: и многозначительное стояние в полумраке, и ползание по полу, и гимнастические упражнения, и прыжки друг на друга, и травмоопасные трюки гуттаперчевых тел, и давно уже ставшие штампами движения руками или беганье  толпой и друг за другом по сцене, чтобы слиться в какие-нибудь группы или фигуры – «эффект калейдоскопа». Спасают положение исполнители,  их азарт, их самоотдача, их энергетика. Так что представленные миниатюры вполне могут стать наглядным иллюстративным материалом соответственно в фитнес-клубах, на занятиях по математике и в цирковых училищах.

***

А вот миниатюра Анны Дельцовой «Ундина», по-моему, получилась. Талантливый хореограф не пошла по проторенному пути сложившихся стереотипов, а вдохновленная фортепьянными пьесами «Ночной Гаспар» и «Игра воды» Мориса Равеля и стихами Алоизия Бертрана, который дал начало развитию стихотворения в прозе, создала свой пластический мир, в котором взаимодействуют стихии огня и воды.

«Ундина» Дельцевой – это балет-фантазия, балет-мечта на тему великой музыки Равеля. Музыки, наполненной чувствами, ассоциациями, смыслами,  устремленными в бескрайние просторы иллюзорного бытия.  Человек часто во сне и наяву уносится мыслями в бескрайние дали, не умея примирить мечты с действительностью – огонь с водой.

Хореографическая партитура, представленная зрителю пластическими композициями исполнителей, воссоздащих своими телами-звуками лирическую мелодию музыки Равеля, которая среди журчания, плесков и переливов придает изображению водно-огненной стихии теплоту и очеловеченность, развиваясь от нежных интонаций в начале к страстным в кульминации.

По замыслу постановщика, все танцовщики выступают на равных, ведь они – телесное воплощение звуков-эмоций, звуков-смыслов. Это требует от исполнителей не только виртуозной пластики, но и особой музыкальности, которая наполняет музыкой каждую клеточку их тела которые подобно хорошо настроенным инструментам, то «пропевают», то «взрывают» каждую ноту.

***

Кирилл Радев. Фото с сайта novayaopera.ru

И наконец, мировая премьера балета «Болеро» Мориса Равеля в оригинальной постановке Кирилла Радева, которая по праву стала гвоздем программы.

В ее основе – тема самоограничения. Но не в бытовом смысле ограничения собственных потребностей, а в философско-эстетическом, когда «творчество есть не обнаружение бытия человека, а самоограничение бытия, жертва бытием» (Н. Бердяев, «Смысл творчества»), ибо деятель всегда ограничен, сущность деятельности – самоограничение: кому не под силу думать, тот действует» (И.  Бунин, «Освобождение Толстого»).

«Болеро» Равеля, по меткому выражению искусствоведа Нины Литварь, – это «музыкальная апология самой диалектики бытия».

Сцена из «Болеро». Фотограф Батыр Аннадурдыев. Представлены Кириллом Радевым

Хореограф поставил перед собой задачу достичь того эмоционального напряжения, которое есть в музыке «Болеро», но в визуальной интерпретации. Сделать музыку и заключенные в ней эмоции зримыми – задача не из легких, но не для вагановца Радева.

Каждый его спектакль – открытие с присущей только ему чувственной страстью, поэтической одухотворенностью и стихийной силой. «Болеро» – не исключение. Природа щедро одарила Радева талантами виртуозного танцовщика, незаурядного актера, креативного хореографа и режиссера, а также абсолютной музыкальностью и чувством стиля, что позволяет ему творить на балетной сцене чудеса.

Радев разрабатывает, как правило, сложные ансамблевые и симфонические композиции, изначально не предназначенные для музыкального театра. Европейская пресса не раз отмечала не только редчайшую музыкальную органику хореографии Кирилла Радева, но и благородство, аристократизм его пластического языка.

Партитура «Болеро» диктует четкий ритм и повторение тем, постепенно увеличивая количество инструментов и усиливая звук.

Радев идет вслед за композитором, который настаивал на исполнении в постоянном темпе без ускорений и замедлений.

Репетиция балета. Скрин с видео Ларисы Аслановой balletmagazine.ru/ru/post/kirill-radev-bolero

По воспоминаниям Ролан-Манюэля, ученика и исследователя творчества Равеля, маэстро дирижировал «Болеро» «сухим жестом, в умеренном, почти медленном и строго выдержанном темпе». На одном из первых исполнений присутствовал Сергей Прокофьев, в своем дневнике он записал: «…на сцене испанская таверна с большим столом, на котором пляшут, а в оркестре мотив, повторяющийся тысячу раз в постоянно усиливающейся оркестровке. Равель сам дирижировал, очень забавно держа палочку как операционный ланцет, но тыкал остро, и невозмутимо держал медленный темп».

А вот пример из серии курьезных. В 1930 году «Болеро» исполнял Артуро Тосканини, у которого с Равелем возникли разногласия по поводу строгости соблюдения композиторских темповых указаний. Состоялся диалог:

Равель: Это не мой темп! 

Тосканини: Когда я играю в вашем темпе, это никуда не годится. 

Равель: Тогда не играйте вообще.

Тосканини: Вы ничего не понимаете в Вашей музыке. Это единственный способ заставить её слушать.

После концерта, пожимая руку маэстро, Равель сказал ему: «Так разрешается только Вам! И никому другому!»

Точно следуя указаниям композитора, Радев  добивается слияния двух стихий: музыкальной  – оркестровое крещендо и хореографической  – параллельное нарастание движения, жеста, страсти, что порождает магию мистического ритуала воссоздания эмоций «Болеро» в пластике.

Сцена из «Болеро». Фотограф Батыр Аннадурдыев. Представлены Кириллом Радевым

В  балете  Радева заняты 23 артиста (14 женщин и 9 мужчин), но нет привычного стола в таверне, на котором царит главная героиня или главный герой, как это было в большинстве прежних постановок. Сразу вспоминается «Болеро» в блистательном исполнении Майи Плисецкой, в котором человеческая красота переплеталась с магической силой неземного божества. Ее  точные  движения и скульптурные позы  сливались с музыкой, заполняя космической энергией пространство  вокруг стола, на котором развивалось  по нарастающей священнодействие  танца, отражавшего главный жизненный принцип балерины: «Характер – это и есть судьба».

Кирилл Радев сумел уловить  в изящной музыке Равеля, который  сочетал в своих произведениях импрессионистическую размытость звучания с совершенно ясной и стройной формой другое  –   живой нерв бытия, попытался сделать ее зримой и оттого более эмоционально впечатляющей.

Кажущиеся хаотичными парадоксальные сочетания сценических форм и телесных образов  на самом деле тщательно выстроены на основе гармонии звуков, которые выразительно представали  в исполнении оркестра Новой Оперы под руководством Антона Торбеева, в рамках экспрессивной сценографии Серафимы Титовой-Врублевской, Степана Бережного и Андрея Чопорова.

Видео Нины Ершовой

Одним из самых сильных впечатлений от спектакля Кирилла Радева стали возникающие в финальных сполохах красного света поющие, выразительно-чуткие руки танцовщиков, как напоминание о чем-то удивительно  трепетном и необыкновенно прекрасном, чего мы можем лишиться в погоне за структурированным и механистическим бездушным миром людей-роботов, умеющих быстро двигаться…