Анастасия Турку — молодой композитор. Анастасия родилась и выросла в Беларуси. Окончив музыкальный колледж в Могилеве как музыковед, она поступила в РАМ им. Гнесиных на композицию в класс Кирилла Евгеньевича Волкова.
Мы поговорили о ее музыке, о сложностях, с которыми сталкиваются композиторы сегодня, а также попробовали осмыслить роль и статус композитора в современном мире.
С чего начался твой путь как сочинителя музыки? Помнишь ли ты свои первые опыты в этом деле?
Первую пьесу я написала в шесть лет. Она была очень странная, я бы сказала, что из всего что я написала, она так и осталась самой авангардной (смеется). Моя учительница по фортепиано помогла ее записать и придумать название: так появилась «Необыкновенная полька». Недавно я просмотрела эти ноты, и оказалось, что уже в этой пьеске были какие-то характерные особенности, которые и сейчас есть в моей музыке. Например, остинатность, мышление небольшими мотивами, элементы, напоминающие народную музыку.
Я продолжила сочинять в музыкальной школе (правда, мне не всегда хватало усидчивости, чтобы продумать замысел до конца и записать) и в колледже. В колледже по программе было положено осваивать сочинение в различных формах: рондо, вариации, трехчастную форму, экспозицию сонаты.
Наиболее активная творческая эволюция началась в стенах Академии. Этим я обязана Кириллу Евгеньевичу. У меня стал понемногу меняться и формироваться музыкальный вкус, начали преодолеваться трудности, которые раньше казались непреодолимыми. Например, квадратность мышления. Буквально одной фразой Кирилл Евгеньевич объяснил, в чём проблема и как её можно решить. С этим я справилась уже в первом сочинении — Сюите для гобоя и фортепиано. Далее нужно было научиться мыслить развёрнутыми мелодическими линиями, и протяженная мелодия появилась в третьей части Сонаты для баяна, основанной на фольклоре русских цыган. Вообще, мышление короткими мотивами — это часть моего стиля, проявившаяся еще с ранних опытов. Но, на мой взгляд, композитор должен уметь писать и так, и так.
Ты упомянула, что уже с детства в твоей музыке проявились элементы народной музыки, а в Сонате для баяна использованы фольклорные источники. Продолжила ли ты работу в этом направлении?
Да, продолжила. Правда, после Сонаты для баяна, написанной на первом-втором курсах Академии, я немного отошла от фольклора и решила попробовать модальность. Так появился цикл прелюдий для органа «Cosmogenesis», где каждая прелюдия написана в разных ладах. Большое внимание при написании прелюдий я уделяла поиску красочных звучаний.
В конце второго курса ко мне в руки попал диск с пением ансамбля белгородских бабушек из села Прудки. Меня настолько впечатлила эта музыка, что несколько дней я пребывала в состоянии возбуждения и эйфории. Я поняла, что это нечто совершенное, что я как композитор не могу это никак «улучшить», но могу услышать этот материал по-своему.
Эти песни долго звучали у меня в голове, и, когда я переслушивала «Весну священную» Стравинского, то поняла, что мне бы хотелось сделать с ними что-то в этом духе. Постепенно они начали оформляться в оркестровых тембрах, для меня это был очень волнительный момент. Мне кажется, что поворот к оркестру – это очень важный этап в жизни каждого композитора. Так появилась сюита для симфонического оркестра из двух частей, двух обработок белгородских песен: «Не по охоте девка замуж шла», «Как у нашей Дуняши головка болела».
До нас в музыке придумано и реализовано так много, что невольно задумываешься: а есть ли смысл пытаться что-то сочинять? Может быть, ты ощущаешь на себе тяжесть предыдущих эпох или некую скованность из-за этого?
Этот вопрос — один из важнейших, который меня сейчас беспокоит. Меня порой действительно преследует мысль, что надо что-то изобретать и пытаться выйти за рамки того, что уже создано. Но это иллюзия. Каждый композитор использовал вещи, созданные до него, но синтезировал их по-своему. То есть глобально ничего нового изобрести нельзя. Но при этом, когда исполнители сталкиваются с нашей, студенческой музыкой, для них она непривычна.
Это происходит оттого, что хотя мы и используем средства давно изобретенные, в них есть отпечаток XXI века. Ведь когда мы слушаем сочинение композитора XX века, написанное в каком-либо стиле из прошлого, то нам все равно слышно, что он композитор XX века.
Сейчас я пытаюсь придерживаться этого пути — по-своему использовать то, что было придумано до меня.
С какими сложностями приходится сталкиваться начинающему композитору?
Композитор — комплексная профессия, которая включает в себя много умений. Создать музыку и зафиксировать ее — только самый первый этап. Не будем забывать, музыка — это тандем «слушатель-исполнитель-композитор», и запустить его становится довольно трудной задачей для молодого композитора. Наши преподаватели всегда говорят: дружите с исполнителями, потому что найти их не всегда бывает просто. Композитору необходимо самостоятельно выстроить рядом с собой круг людей, заинтересованных в новой музыке. Поэтому одно из главных качеств для композитора сегодня — коммуникабельность.
Здесь вспоминаются слова Артура Онеггера, который предупреждал своих учеников: «Господа, вы решительно хотите стать сочинителями музыки? Хорошо ли вы поразмыслили над тем, что вас ожидает? Когда вы напишете музыку, ее не будут играть, и вы не сможете заработать на хлеб!». Как продолжать писать музыку, зная, что она может так и не найти ни исполнителя, ни слушателя?
Конечно, психологически сложно смириться с тем, что ты не Йозеф Гайдн и у тебя нет оркестра, который тут же может исполнить написанную тобой музыку. Каждый раз, создавая сочинение, ты представляешь в уме, как это может звучать, и полагаешься на своё композиторское чутьё и лишь немного на озвучку в нотном редакторе. А затем, когда ты всё завершил, понимаешь, что очень мал шанс, что эта музыка будет исполнена живьём. Начинает казаться, что работаешь в пустоту.
В такие кризисные моменты я напоминаю себе о том, зачем я этим занимаюсь. У меня есть большое желание высказываться на языке звуков, облекать их в идейный замысел — поэтому я продолжаю писать музыку.
Еще в такие дни я всегда обращаюсь к книге Кирилла Евгеньевича, которую он мне подарил на первом уроке — «Маятник времени». Там есть важные слова, которые меня сильно поддерживают:
«При ближайшей встрече с Арамом Ильичом — а я тогда находился в состоянии отчаянном, и он это увидел и понял и учительским, и композиторским сердцем — произошёл разговор, в котором прозвучали те заветные слова, что врезались в мою память навсегда. Я часто повторяю их студентам, неоднократно упоминал в прессе и буду упоминать ещё и ещё, потому что в них заложена мудрость много пережившего большого Художника, помогающая идущему вслед за ним осилить тяжёлую дорогу. Слова эти звучат так:
– Кирилл, время – это маятник: он идёт то вправо – то влево, то вправо – то влево… А вы нашли свою золотую жилу – вот и копайте её, и копайте. И не нужно бросаться за маятником и пытаться догнать его. В своё время он обязательно подойдёт, коснётся вас, потом отойдёт снова, а вы – продолжайте копать…».
Какие формы поддержки для композиторов есть сейчас?
Материальную поддержку можно получить разными способами. Некоторое время я получала стипендию от Союза композиторов. Благодаря ей я смогла осуществить запись своей сюиты для струнного квартета «Эллинские образы», а также заказать иллюстрации у белорусской художницы Розалины Бусел для каждой части.
Еще один способ получить поддержку — это участие в конкурсах с денежными призами. Однако это не единственная польза от них. Хорошие конкурсы — это еще и возможность обзавестись новыми знакомствами. Также можно участвовать в композиторских читках. На них обсуждают и дают обратную связь авторитетные мастера на партитуры начинающих композиторов, а финалом читок становится исполнение лучших из них.
Сама я, к сожалению, нечасто участвую в конкурсах. Для этого нужен большой ресурс. Во многих из них есть требования — написать для определенного состава или в каком-либо жанре. И это часто просто не совпадает с тем, что я уже сочиняю, а взять в работу новое сочинение не всегда есть дополнительное время.
Ты упомянула свою сюиту для струнного квартета «Эллинские образы». Хотелось бы узнать про нее подробнее. Что стало толчком к ее написанию?
Все началось с поста во «Вконтакте»: моя подруга отправила мне портреты древнегреческих муз в современном стиле. Они мне понравились, и я задумалась, какую музыку можно было бы написать о них. В это время мне была интересна греческая мифология, а также меня привлекло то, что эти образы — женские, ведь довольно часто композиторы обращались к древнегреческим богам, но не богиням. Хотя у Стравинского и есть балет «Аполлон Мусагет», ведущая роль там отдана Аполлону. Из девяти муз я остановилась на четырех. Так получились четыре части: «Дары Терпсихоры», «Эрато в чудесном саду», «Животворящее пламя Каллиопы» и Песнь Мельпомены.
Первые три части — это обобщенные характеристики муз. А вот последняя часть, можно сказать, самая концептуальная из них. Мельпомена — муза трагедии и мать сирен. Во вступительном разделе звучит тема Мельпомены — изломанная и диссонантная. Ее сопровождают четвертитоновые покачивания, как бы отсылка к мистическим сиренам.
Мельпомена изображалась с трагической маской в одной руке, и с палицей (или мечом) в другой. Последние были символом неотвратимости в случае, если человек нарушит волю богов. Об этом основной раздел: он начинается с «мотива судьбы», на col legno. Далее начинается полифоническое изложение: это как бы кара постепенно нагоняет человека. Кульминация — на мотиве из начала этого раздела, уже в аккордовом изложении, и это момент кары, наказания за непослушание богам. Самый последний раздел — реприза, тема Мельпомены возвращается. Мне кажется, он получился не в миноре и не в мажоре. И повисает как бы вопрос: что наступает после наказания? Прощение или нет? Ответа нет, здесь каждый решает сам для себя.
Почему ты решила обратиться к такому инструментальному составу? Это было учебное задание или ты решила сама попробовать свои силы в написании музыки для струнных?
Струнные инструменты — одни из самых сложных в освоении для композитора, поэтому Кирилл Евгеньевич посоветовал мне написать что-нибудь для них. Я решила остановиться на струнном квартете.
Для струнных можно много чего придумать, особенно в плане звукоизвлечения и штрихов. Так, Пендерецкий и Лахенман в своих сочинениях разрабатывают собственную систему обозначений. У Лахенмана она, конечно, достаточно изощренная и «травмоопасная» для инструмента (например, в пьесе для виолончели соло «Pression»). Это одна из причин, по которой струнники нечасто соглашаются играть подобную современную музыку. Не каждый готов проделывать такие вещи со своим инструментом.
Творчество каких композиторов тебе близко?
Я люблю Мусоргского, Бартока, Стравинского, Прокофьева, Лигети. На первом месте для меня стоит Модест Петрович Мусоргский. Мне кажется, он оказал очень сильно влияние на то, что появилось в будущем. От его творчества тянутся нити не только к академической музыке XX века, например, к импрессионизму, но и к металу и школе Станиславского.
Еще один мой любимый композитор — Игорь Федорович Стравинский. Это пример композитора, который развивался семимильными шагами. Кто-то считает, что у него нет своего стиля. Я с этим не согласна. Стравинский мог писать в любой технике, но при этом всегда сохранял свою индивидуальность. Меня восхищает то, что он подходит к каждому произведению как к индивидуальному проекту и конструирует форму исходя из замысла. Еще меня привлекает оркестр Стравинского — это ящик Пандоры, из которого можно черпать бесконечно.
Из музыки любимых композиторов я черпаю вдохновение для своих сочинений. Но также для меня важны и интересны их идеи и взгляды на жизнь. Одна из таких ценностей, которая мне близка — от Мусоргского о том, что все нужно делать по-своему. Об этом рассказывает Сергей Федякин в своей монографии о Модесте Петровиче: «В Мусоргском жило одно особое чувство, которое со временем всё более развивалось, уточнялось, выплескивалось в письма, в творчество. Всё нужно делать по-своему. Думать о том или ином предмете — по-своему, читать книгу — по-своему (вычитывая многое за строками), сочинять — тем более по-своему».
Пока нет комментариев