Нижний Новгород объявлен культурной столицей России на 2024 год. События развиваются, в частности, и в оперном мире Нижнего: реконструированный, вернее, заново отстроенный зал Пакгауз на Стрелке (слияние Волги и Оки) стал местом неординарной постановки «Похищения из сераля» Моцарта.
Констанца — Надежда Павлова
Прекрасная Констанца со своей служанкой Блондой томится в садах паши Селима. Но возлюбленному пленницы Бельмонте удается освободить девушек из неволи. Вот такой незамысловатый сюжет с музыкой божественного австрийца лег в основу тонкого камерного спектакля, поэтичного и забавного, полного сильных, иногда противоречивых чувств, выраженных без оперного пафоса, но страстно и убежденно, многозначных недоговоренностей, культурных аллюзий, символов — и смешного.
Блонда — Надежда Круч, Педрильо — Владимир Куклев
Да, «Похищение из сераля» — классический зингшпиль с разговорными сценами и комедийными, даже буфонными ситуациями. Но композитор дал режиссёру Екатерине Одеговой и дирижеру Дмитрию Синьковскому весомый повод строить спектакль как лирическую комедию, предвосхищающую «Свадьбу Фигаро» или «Cosi fan tutte». При этом постановщики ни коим образом не обошли комическое — здесь немало ироничного, смешного и очень смешного, одновременно ароматно колоритного и наивного: злодей Осмин (ворчливый Максим Орлов или свирепый Гарри Агаджанян) ловит рыбку и бабочек, а бабочки летают на ниточках, за которые дергает лукавый Дух Сада (пантомимический персонаж в облегающем трико, словно ожившая ветвь куста); суровый страж Осмин, конечно же, грозно сверкает глазами, пререкаясь с чертовкой Блондой, но пасует перед её очарованием, и ей это явно нравится; в перепалке бурного ансамбля гневный турок вполне себе в стиле площадного театра сдергивает с романтичного Бельмонте (Борис Степанов или Сергей Годин) парик, в котором тот, вряд ли случайно, смахивает на один из портретов Моцарта; мечтательная Констанца, изливая любовную грусть в роскошных руладах и нежных замираниях, обнимает голову невесть откуда взявшегося единорога (символа девственной чистоты). Но тот оказывается Осмином в огромной маске, изображающей мифическое существо – и наивный громила не лишен творческой фантазии! Готовясь к бегству, Констанца с помощью служанки облачается в традиционные европейские одежды XVIII века: методично надевают белые чулочки, панталоны, рубашку, корсет и платье с фижмами, а на голову водружает парик неимоверной высоты, украшенный корабликами. Выдавать страсти в таком головном уборе не очень–то удобно, а между тем на сцене разыгрываются почти трагические события: беглецы задержаны и приговорены к казни. Романтическая пара, тесно связанная единой верёвкой со слугой и служанкой поет трогательный прощальный дуэт. Неловко пытаясь найти руки друг друга, они рискуют нанести увечье интимной части тела Педрильо, оказавшегося между ними, и драматичная ситуация приобретает фарсовый привкус. Мало того, прощённых великодушным Селимом «преступников» развязывают, а они, упиваясь сладкими страданиями, снова натягивают на себя верёвку.
Осмин -Гарри Агаджанян, Бельмонте- Сергей Годин
Так сквозь юмор явственно проступает один из важнейших смыслов спектакля: герои не хотят расставаться с чувственной негой их роскошной неволи, с этим садом, где так сладко предаваться идеальным любовным мечтаниям, сомнениям, даже ссорам и ревности — всем, столь далеким от регламентированных жизненных реалий; где можно бродить в легких прозрачных одеждах, предаваться фантазиям, проказам флирта и сладким страданиям. Возвращение в Европу со своими нареченными как бы и желанно, Бельмонте и Педрильо – партнеры любящие и надёжные, но томного флёра недосказанности, недовыраженности чувств и фееричного привкуса приключений не сохранить…
Компактно организуя сценическое пространство, совсем небольшое, не предназначенное для театрального действа, ибо Пакгауз на Стрелке – это концертный зал, режиссер с художником Этель Иошпа нашли единый поэтический образ сада — Эдема, а вместе с тем и всего спектакля: густая куща зелени с крупными гроздьями розовой гортензии, маленький голубоватый прудик, изгиб толстого древесного корня, напоминающего змея, милые простенькие качели. Заповедный сад надежд, мечтаний, томления, где, помимо поющих персонажей и пластичного Духа Сада, пребывает и его властелин Селим-паша, абсолютно таинственный, поскольку собственной персоной на сцене не появляется; слышна только его красивая, властная или умиротворяющая разговорная речь (голос — Александр Воронов). И, нужно сказать, эмоциональное напряжение от такого эффекта даже сильнее, нежели от реального присутствия на сцене драматического актера, как это предполагается в моцартовском зингшпиле.
Сцена из спектакля
Тонкая эротическая природа музыки Моцарта, ее светлая и вместе с тем драматичная эмоциональность находит в этом спектакле пленительное выражение, а хорошо отстроенный, чуткий оркестр Дмитрия Синьковского к тому же придает действу изящную остроту и блеск.
Но все происходящее на сцене оставалось бы умозрительным или просто не прочитанным, если бы ни высокий класса пения. Нет, не о добротности голосов идет речь — природно хорошие в России всегда в достатке, а именно о качестве пения: музыкальном стиле и вокальной технике, позволяющей проявиться смыслам, тонкости отношений, свободе и подлинности эмоций. Бодро спеть сложный музыкальный текст, особенно партии Констанци – здесь бесконечно мало, необходимо свободно распоряжаться всем вокальным арсеналом, не опасаясь за благополучие фиоритур или высоких нот. Моцарт ведь не даром особо усложнил партию героини, рассчитывая на первую исполнительницу Франциску Кавальери. Для ее «ловкого горлышка» не существовало вокальных трудностей, что создало для последующих поколений певиц большие проблемы.
Сцена из спектакля
В Нижегородском спектакле с этими сложностями в целом достойно справляются. Конечно же, в центре внимания Констанца – в разных составах Диляра Идрисова или Надежда Павлова. Приятно констатировать: обе исполнительницы – украшение этого музыкально-сценического опуса. Однако, по самому высокому счету, россыпь нюансов, состояний, смыслов спектакля в полной мере играет всеми драгоценными гранями, когда на сцене Надежда Павлова. Певица-актриса экстра-класса.
Рядом с Канстанцей отлично работают обе Блонды — Ирина Котова и Галина Круч, которые берут на себя предложенную режиссером частицу лирических рефлексий, не теряя свойств амплуа служанки-наперсницы. Блонда здесь – личность не только с отважно-вздорным нравом: лёгкая тень лиричной грусти лежит и на ней, выбирающей между горячим, простодушным Осмином и рациональным Педрильо (Дмитрий Белянский или Владимир Куклев).
Сцена из спектакля
Но обе женщины, подобно Графине и Сюзанне в «Свадьбе Фигаро», приобретя сладкий и немного грустный опыт любовных фантазий, отдают предпочтение мужчинам своего круга. Они покидают заповедный сад. И, провожая их, розовые гроздья гортензий задумчиво осыпаются…
Фото предоставлены пресс-службой Нижегородского государственного академического театра оперы и балета имени А.С. Пушкина
Авторы фото — Александр Воложанин и Анастасия Коновалова
Пока нет комментариев