Незадолго до того, как жюри Каннского фестиваля наградило главной премией новый фильм Хирокадзу Корээды «Магазинные воришки», в российский прокат вышла его предыдущая работа. Это юридическая драма «Третье убийство», получившая номинацию на главную премию в Берлине. Нет ничего удивительного в столь высоком европейском признании: японский постановщик уже давно является фаворитом любого из главных мировых фестивалей. Он зарекомендовал себя поэтическими размышлениями на тему одиночества и неприкаянности человека в быстро меняющемся обществе. Его герои – это, как правило, родственники, разделенные жизненными невзгодами, или незнакомцы, связанные эфемерными нитями бытия, живущие под гнетом ощущения что «век человека – лишь день». Кроме того, режиссер никогда не снимает с них груз экзистенциальной ответственности перед окружающими.

В «Третьем убийстве» Корээда решил свести воедино мотивы своих ранних изысканий на ранее им неизведанных ландшафтах криминального сюжета. Уже в первых кадрах фильма мы видим, как совершается убийство, а сразу после знакомимся с адвокатом Сигэморе и его помощниками. Узнав, что подозреваемый Мисуми не только сознался в преступлении, но уже отбывал срок за убийство, адвокат заключает со всей уверенностью – «это смертная казнь».

Таким образом, история начинается как бы с полнейшей определенности, будто и речь вести не о чем. Что и говорить, такая диспозиция полностью противоположна детективному канону о множестве черных пятен в сюжетной интриге. И Корээда использует эту изначальную инверсию, чтобы сместить фокус повествования и зрительского внимания в плоскость, где действуют закономерности отличные от причинно-следственных канонов мира преступлений и наказаний.

Это не означает, что расследование будет стоять на месте. Просто вместо того, чтобы сосредоточиться на самом преступлении, изыскания героев, главным образом, адвоката, так же как у Достоевского, оказываются направлены на внутренний мир человека, то есть по вертикали, а не по горизонтали. В итоге, главной целью Сигэморе становится «узнать» своего клиента. Это намерение усложняет сам Мисуме, этакий Гражданин X, будто бы не поддающийся познанию. Постепенно создается впечатление, что он, заявляющий, что «есть люди, которым лучше не рождаться», всю жизнь положил, чтобы быть «Никем».

И так же как Одиссей обманул доверчивого Циклопа, представившись «Никто», Мисумэ вводит адвоката в одно заблуждение за другим, и не понять, то ли он симулирует психическое расстройство, то ли у него действительно каждый час новая правда. В деле появляются новые фигуранты – хромая девочка и ее мать, ближайшие родственники убитого. Создается впечатление, что Мисумэ явно был с ними как-то связан. Но наверняка понять ничего удается. Будто над делом, а точнее над его главным фигурантом, витает аура тайны, и все, что к ней приближается, тут же теряет свою знаковую определенность. Чтобы выяснить всё наверняка, Сигэмуре направляется на родину преступника, в маленький, вечно заснеженный городок, где тот когда-то совершил свое первое преступление.

И чем больше подробностей узнает он о своем подопечном, чем глубже чувствует свою личную связь с ним, тем он меньше понимает дело, которое ведет. С одной стороны, Корээда задает для этой связи весьма прочный коррелят – именно отец Сигэмуры осудил Мисумэ на его первый срок. Но с другой, чем дальше, тем больше в сюжете появляется неявных и не законченных параллелей между героями, так что в конце концов фигура Мисумэ теряет очертания, и начинает казаться, что он, как Эхо, подхватывает первый услышанный мотив. Для любого человека, переживающего некий психологический кризис, он приобретает искаженные черты зеркального отражения. Он мимикрирует уже не под симптомы, а под их источник – ту смутную, но неотстающую тревогу, преследующую заглянувшего в просвет Бытия и узревшего там великую пустоту, «молчанье вечности самой».

Только тот, кто является персонификацией этой пустоты, может решиться на убийство, так скажем, исходя из nobles oblige, поскольку сознает, что только она может поглотить все те нескончаемые низости, на которые способен человек. Юриспруденция в конфликтах такого масштаба, разумеется, оказывается бессильна. Это уже скорее какая-то метафизическая медицина: человек вмешивается в ход событий и ценой собственной идентификации дает другим, если выражаться в японском духе, «заглянуть в душу вещей». Так зеркало становится прозрачным стеклом.

Особенность фильма Корээды, в том, что он не просто описывает судьбу человека, пропитанную достоевщиной в равной степени с буддийскими коэнами, но дает себя почувствовать внутри комлиментарной художественной среды. «Третье убийство», конечно, тяготеет к форме притчи. Это фильм, который наталкивает на размышления, однако именно тем и интригует, что является по сути своей рекурсивной структурой, внутри которой зритель, постепенно теряя точку опоры, будет ориентироваться исходя из собственного чувственно-интеллектуального опыта. Да, мы узнаем, что стало с героями с точки зрения юриспруденции и общества, однако поиск Истины, сокрытой в пустоте, выкристаллизованной действием, уведет каждого на свою дорогу. Именно поэтому «Третье убийство» полностью лишено кульминации как элемента драматургии. Фильм заканчивается, но остаются вопросы, не имеющие ответа, но требующие поиска.