Колонка Евгения Цодокова

 

Наш портал открывает тематическую колонку – «Забытые певцы прошлого». Материалы этой рубрики планируется публиковать по пятницам один раз в две недели. Сегодня ее автор – историк оперы и музыкальный критик Евгений Цодоков – представляет свой проект

 

 Исполнительские искусства, к коим принадлежит и оперное пение, во многом эфемерны – они существуют здесь и сейчас в живом и непосредственном процессе сценической или концертной деятельности. Этим любое исполнительство отличается от иных видов искусств – живописи, музыки, литературы и т. д., где художественный акт творца предметно закреплен в картинах, партитурах, книгах.

Такое положение вещей неизбежно приводит к тому, что многие певческие имена по прошествии десятилетий и веков обрекаются на забвение. О них продолжают помнить только историки вокального искусства и знатоки оперы. Даже среди певцов XX столетия – казалось бы, сравнительно недавней эпохи – в памяти широкой публики остаются немногие: Энрико Карузо и Беньямино Джильи, Мария Каллас и Джоан Сазерленд, Федор Шаляпин и Иван Петров, Сергей Лемешев и Иван Козловский, ну, и еще с десяток имен – у каждого свои.

А ведь с момента изобретения в конце XIX века звукозаписи ситуация в вокальном искусстве кардинально изменилась – стала реальностью фиксация певческих голосов на материальных носителях, и нынче мы имеем возможность сохранять старое вокальное наследие, получать достаточно реальное представление о том, как пели певцы прошлого. И если мастерства легендарных Марии Малибран, Полины Виардо или Жильбера Дюпре мы уже никогда не почувствуем, то голоса не менее великих – Аделины Патти, Маттиа Баттистини или тех же Шаляпина и Карузо – сохранены для истории.

Правда, техника звукозаписи только недавно достигла невиданных высот, создавая подчас у слушателя иллюзию непосредственного присутствия в концертном или театральном зале, а на заре своего возникновения была весьма и весьма несовершенной. Тем не менее и старые патефонные записи, невзирая на все их недостатки, шипение пластинок, могут доставить нам несказанное удовольствие. Есть у них и еще одно важное качество – с их помощью можно оживить людскую память и вернуть к новой жизни искусство многих незаслуженно забытых мастеров вокального искусства, в том числе не входящих в общепринятый ареопаг выдающихся.

Именно таким старым именам, которые нынче не на слуху, и посвящается цикл статей новой рубрики – «Забытые певцы прошлого». Каждую статью предполагается посвятить одному певческому имени. У читателя наряду с биографическими сведениями, штрихами карьеры и краткой характеристикой творчества будет возможность послушать запись, дающую представление о творчестве артиста.

Чтобы закончить сегодняшний анонс новой рубрики на высокой художественной ноте, послушаем великого итальянского баритона Маттиа Баттистини. Его представлять, конечно, нет особой необходимости, сведения о нем доступны, на русский язык переведена монография о его жизни и творчестве, написанная Франческо Пальмеджани, поэтому посвящать этому замечательному артисту отдельную статью мы не планируем.

Предлагаемая запись познавательна и интересна другим. Во-первых, это очень ранний образец граммофонной индустрии – 1902 год. Во-вторых, и это главное, Баттистини поет (на записи под фортепиано) арию Онегина «Когда бы жизнь домашним кругом», причем по-итальянски. Надо заметить, что невероятно популярный и много лет гастролировавший в России певец имел смелость исполнять эту харизматическую для русского оперного репертуара партию целиком перед русской публикой в постановке итальянской труппы Карла Гвиди, выступавшей несколько сезонов подряд в петербургском Концертном зале Консерватории. Историческая премьера «итальянского» «Онегина» состоялась 25 января 1898 года, прошла при полном аншлаге (были раскуплены билеты на все представления) и имела, по свидетельствам современников, беспримерный успех. Этому в немалой степени способствовал блестящий состав спектаклей, где наряду с Баттистини-Онегиным в главных партиях перед петербургской публикой предстали знаменитая примадонна тех лет, «шведский соловей» Сигрид Арнольдсон (Татьяна) и легендарный итальянский тенор Анджело Мазини (Ленский). Баттистини трактует Онегина в ярко выраженном лирическом стиле, по сути, следуя буквальному жанровому указанию Чайковского, давшего своему опусу подзаголовок – «лирические сцены». В такой непривычной нашему уху трактовке яркий мелос Петра Ильича получает дополнительные выпуклые краски. Трудно сказать, пришелся бы по душе самому композитору такой слегка итальянизированный Онегин, но публика была покорена искусством Баттистини, а победителей, как известно, не судят.

Все права защищены. Копирование запрещено.