Результаты второго тура известны, финалистами стали: Кеннет Броберг,  Мао Фудзита,  Дмитрий Шишкин, Александр Канторов, Константин Емельянов, Алексей Мельников, Ань Тяньсю.

Так что кратко пробежимся по следам прошедших боёв.

 

 

На втором туре большинство участников играло лучше, чем на первом, а некоторые  — просто на порядок лучше. Дмитрий Шишкин мазурки Шопена играл довольно обычно, а d Скерцо № 2, даже в элементарных гаммах ноты не прозвучивались, да и  особенной философии не наблюдалось, а ведь все четыре скерцо — это концептуальные произведения, не про гаммы/октавы и разные красивости, а про экзистенциальное перепутье, на котором оказывается романтический художник. Но на Четырёх этюдах С. Прокофьева становится ясно, что Шишкину «просто» Шопен не близок, а Прокофьев — очень даже близок, ценна каждая  нотка, все они сыграны с пониманием, музыкальные образы отчётливые, звучание ясное,  с характерным стейнвеевским свечением, нюансы —  от тончайшего пианиссимо до фортиссимо. Будто другой человек заиграл. И соната С. Рахманинова была исполнена этим другим, очень хорошо. Я в тексте про первый тур желала Дмитрию, у которого пианизм  уже сейчас отличный,  без этого по-настоящему не заиграешь, перейти с этапа «про игру на рояле» на этап «про музыку». Никак не думала, что это произойдёт уже на второй половине выступления второго тура:). Молодец!

 

От Кеннета Броберга  вообще никто не ожидал такой сонаты Самуэля Барбера и такой сонаты ми минор Николая Карловича Метнера. Барбер был настоящий, а не рафинированный, как у Емельянова. Фрагменты, написанные в серийной (додекафонной) технике отличались по звуку, динамике и стилю исполнения от того, что было написано в традиционной, тональной манере. Исполнитель не прошёл мимо цитат из «Голубой рапсодии» и мюзикла «Вестсайдская история» Джорджа Гершвина.  Фуга — первая джазовой фуга в истории музыки! — была исполнена с  характерными рельефными ритмическими перебивками.

Соната ми минор, соч. 25, Н. К. Метнера — очень трудное произведение, как и почти все остальные сонаты этого композитора. И дело, как обычно у Метнера, в сложных полифонических сочетаниях, когда мелкие ноты в фантастическом темпе оплетают  темы, идут параллельно с ними, уходят за горизонт, но должны и оттуда доноситься. Кеннет Броберг всё это прекрасно сыграл, сочинение драматургически было выстроено, мысли и эмоциональные состояния, заложенные в сонате, не оставили публику равнодушной.  Успех был громким! В народе сонату называют «Ночным ветром», но это личное дело каждого —  довольствоваться именем, ограничивающим содержание произведения каким-то одним направлением или быть открытым тому, чтобы в любой момент обнаружить в сочинении нечто, абсолютно новое.

 

Арсений Тарасевич  — Николаев тоже сыграл совершенно иначе, чем в первом туре, гораздо ближе к своему исполнительскому уровню, но, всё же, до самого себя не дотянул, хотя всё сыграл, в принципе, хорошо, а в Шестой сонате Прокофьева приблизился к себе почти вплотную.

 

А Филиппу Копачевскому некие силы просто мешают выступать на конкурсе Чайковского! Только он начал играть скрябинскую поэму «К пламени», как у кого-то выскочил из гнезда штекер наушников и на весь зал разнеслись диалоги из какого-то фильма. Видимо, жена затащила мужа приобщиться к культуре, а он тайком кино смотрел. Но из-за того, что это была поэма «К пламени», обычные житейские (надеюсь!) разговоры прозвучали, как прорыв из другого измерения. Впечатление было жутковатое.  И никогда такого не было, ни с кем, на моей памяти, во всяком случае. Здесь самое интересное, что на позапрошлом «Чайнике» во время выступления Филиппа начался настоящий полтергейст: всё время что-то падало, двери хлопали, а потом вообще погас прожектор, освещавший  клавиатуру. Пианист, конечно, всё доиграл, он и в полной темноте мог бы играть, при таком опыте, но сам факт, опять же, уникален.  Об этом есть в моих репортажах «Вести с конкурса», XIV, на другом интернет — ресурсе.

«Карнавал» Шумана  — цикл идейный, манифест по сути, направлен против чистого искусства и требует освежения в памяти шумановского очерка «Отчёт Жанкири из Аугсбурга», явившегося идейной подоплёкой написания цикла, не помешали бы и  другие литературные материалы. «Карнавал» нельзя играть только как хорошую музыку, потому что в нем композитором заложены важные для него в тот момент смыслы.

 

А вот Фудзита Мао чуть-чуть снизил свой рейтинг. То есть мастерства  и таланта у него меньше не стало, но Третью сонату Шопена си минор нельзя играть в таком возрасте. Если бы она получилась со всеми своими философскими глубинами, если бы звучание в Largo разносилось по всему залу, расширяясь и обогащаясь обертонами при умелом звукоизвлечении, выстраивании и продлевании аккордов, то в этом бы не было ничего хорошего. Для такого исполнения нужны не только знания, которые  можно получить за какое-то время, но ещё и большой опыт игры в больших залах. Если бы  Мао всё  уже умел и знал, то он производил бы впечатление черной  ягодки на кусте в то время, когда остальные — ещё зелёные. Это значило бы, что ягодка заболела. У Фудзита Мао  всё нормально. Он колоссально одарён и уже непостижимо  много умеет, учиться музыке он начал с трёх лет, и мы знаем, как «они» учатся — не дотянуться. Соната — фантазия А. Скрябина получилась сплошной  «страной восходящего солнца», а музыка  со-о-овсем не о том, она полна противоречий, соната заканчивается трагически. Ну так что? Очень красиво и поэтично звучало, драматично, виртуозно где нужно.  Зато Седьмую сонату С. Прокофьева  Мао исполнил без всяких скидок на возраст, грандиозно, ярко, образно,  индустриально. Уж наверное знает симфонический эпизод из балета «Сталь» младшего современника С. Прокофьева, Александра Мосолова, «Завод. Музыка машин» и другую музыку этой эпохи.

Судя по тому, что я слышу в современной игре китайцев, корейцев и японцев, которая сильно отличается от их прежней игры, они изучают европейскую музыку вместе с европейской культурой, поэтому для них наша музыка полна смыслов, музыкальные интонации они считывают вместе с контекстом. У Ким До Хёна  «Три фрагмента»  И. Стравинского из музыки к балету «Петрушка» — не набор трудных аккордовых репетиций и проч., а прежде всего культурный памятник эпохи fin de ciele, и конкретно несёт на себе отпечаток стиля Русских сезонов С. Дягилева. Ким, я уверена, знаком с картинками декораций Александра Бенуа к спектаклю «Петрушка», а в третьей теме Петрушки (Adagietto) прямо видится мечтающий томный Вацлав Нижинский. Красочно и полифонично пианист передаёт гениально изображённую Стравинским шумную толчею  с  объёмным  звуковым коллажем из обрывков песен русского городского фольклора («Под вечер осенью ненастной», «Чудный месяц плывёт над рекою»  и др., французской песенки «Деревянная нога», которую якобы играет шарманка). Мотивные пласты накладываются друг на друга, получается  имитация разноголосицы масленичных гуляний. Звуки доносятся как бы с разных сторон, и над этим пианисту нужно было хорошо поработать, прежде  чем  все получилось. Но главное, что по сюжету куклы оживают, танцуют, переживают, пренебрегают, впадают в отчаяние и испытывают гнев. И Ким в  интонациях передаёт совершенно человеческие эмоции, отчего сюита, которая частенько является предметом соревнования в скорости, громкости, выносливости и степени сарказма, превращается в музыкальное сочинение, предназначенное для эмоционального переживания. Конечно, Стравинский — это не Шопен, и вообще не романтик ни разу, но пианист и не играл фрагменты, как Шопена, а играл как  Стравинского. Технически Ким прекрасно справился с трудной фактурой, но именно темы персонажей  были стержнем трёх пьес, давно признанных сюитой. На третий тур не прошёл.  «Баркаролу» и 12 этюдов, соч. 25,  Ф. Шопена сыграл очень неплохо, но было к чему придраться, да и «китайская проблема» (см. предыдущие публикации) присутствовала, особенно заметная в этюдах, где даже тема серединки этюда ми минор (более известного, как 17-й по двух- опусной шкале:) в левой руке не прозвучала. Так что жаль, но это решение жюри можно объяснить (У Ючуна и Антона Яшкина даже на второй тур не пропустили, что ещё более жалко и не очень ясно, как объяснить).

 

Алексей Мельников сыграл  на втором туре очень хорошо, особенно Сонату Ф. Листа си минор, масштабно и глубоко, но и Прелюдии А.Скрябина из одиннадцатого опуса перебрали много струн в наших душах. Этюд — картину С. Рахманинова до минор, соч. 33, потрясённые слушатели нескоро забудут. Четыре этюда С. Прокофьева, соч. 2,  А.Мельников сыграл иначе, чем Д. Шишкин, более рельефно и драматично, но версия Д. Шишкина даёт больше полифоничности за счёт  прозрачности фактуры. Это уж кому как нравится и кажется правильнее.

 

У Александра Канторова в сонате И. Брамса фа-диез минор была бездна философии, однако он и фактуру всю сыграл!  Соната чрезвычайно сложна по форме. В финале даже есть элементы того, что мы не  любим в минимализме: бесконечное возвращение после, казалось бы, уже приблизившегося окончания. Канторов форму финала держал и духом, и логикой развития, и с помощью звуковых соотношений, и внося разнообразие подчёркнутой танцевальностью венгерских мотивов.

В Рапсодии си минор и сонате душевное состояние у пианиста было, без сомнения, истинно  брамсовским, и это очень важно,  но у левой руки в Рапсодии,  в си-мажорном и ре-минорном эпизодах,  была «китайская проблема», между тем, как Брамса одной правой сыграть ещё менее допустимо, чем даже Шопена. У него в музыке дуэты —  на каждом шагу,  и без таких дуэтов вполне смысл музыки передать невозможно.  К счастью, таких моментов у Александра Канторова было немного. Проблема чисто ситуативная, некому было подсказать из зала, и рояль  не подсказал ощущением, а музыкант Канторов глубокий, интересный,  пианист хороший.

 

Сара Данешпур, как всегда, играла точно подобранную программу.  Пьеса Пьера Булеза «Inсises» в 1994 году была обязательной в программе фортепианного конкурса Умберто Микели. Недавно в Берлине, в новом зале Пьера Булеза,  уроженец Нижнего Новгорода, живущий в Германии, Денис Кожухин (https://musicseasons.org/dazhe-v-to-vremya-kogda-pianistam-virtuozam-net-chisla-denis-kozhuxin-eto-nechto-osobennoe-chikago-tribyun/)  исполнял связанную с этой фортепианной пьесой  единой мотивной идеей так называемых гексахордов Захера композицию   «Sur inсises» для трёх фортепиано, трёх арф и трёх ударных инструментов. Так что эта музыка является экзотикой для нас, но «на Западе» хорошо известна.

Изысканным выбором  были канон и фуга из «Искусства фуги» И. С. Баха, удачным — «Баркарола» Шопена. Однако, текстовые проблемы, пусть и незначительные,  мешали, прежде всего, самой исполнительнице. В Восьмой сонате С. Прокофьева для игры особенно громких отдельных нот пианистка применяла тыльную сторону ладони, собранные в пучок пальцы и другие приёмы. Что же, если силы в пальцах недостаточно? Но фактура получилась спрессованной и перетяжелённой из-за таких приёмов.

 

 Анне Генюшене пальцы позволяли чётко проигрывать громкие мелкие ноты, но она не всегда этим пользовалась, однако та же, Восьмая,  соната С. Прокофьева у неё получилась гораздо лучше, чем у Данешпур, более образно, ясно  и полифонично, более мастерски в виртуозном отношении. Очень сильное впечатление произвела «Героическая колыбельная» К. Дебюсси. А вот в «Юмореске» Р. Шумана экзистенциальное перевешивало романтическое, но некоторые моменты получились прямо гениальными.

 

Константин Емельянов не так масштабно сыграл «Вариации на тему Корелли» С. Рахманинова, как мы привыкли слышать, и излишне рафинированно — сонату С. Барбера. Для его стиля игры, приближенного к распространённому в Европе стилю игры, «Корелли» — не самый лучший выбор: временами недостаточно чёткими были  и ноты, и ритмы, и смысл. Но зачем Емельянов играл эти вариации,  Шишкин — второе Скерцо, Ань Тяньсю — Вариации на тему Паганини И. Брамса, Анна Генюшене — фа-минорный трансцендентный этюд, Андрей Гугнин и Мао Фудзита — сонату си  минор Шопена, Филипп Копачевский «Карнавал» Шумана, Александр Гаджиев — «Сонату по прочтении Данте» Листа? Ответ, наверное, должен быть очень непростым или наоборот… Вадим Журавлёв часто задаёт этот вопрос в отношении певцов, которые берутся петь партии не в своей тесситуре и срывают голоса. Так что назовём это «Журавлёв — проблема»:))

 

К холодку по спине от веяния неведомого, потустороннего в арпеджио по нотам уменьшённого септаккорда в финале «Аппассионаты» в исполнении Ань Тянсю  на первом туре  так  никто и не приблизился. Ань Тяньсю вообще с вечностью частенько разговаривает в том, что играет. Статичная постановка рук в сочетании с искренним чувством музыки даёт такой эффект, что холодноватые отстранённые звучания получаются лучше всего, и  на них Тяньсю возлагает  психологическую нагрузку. Во втором туре исполнение первой тетради «Вариаций на тему Паганини» не поразило в самое сердце, потому что пианист ни Брамса по-настоящему не чувствует, ни технически  не может всю сложную объёмную ткань элементарно руками охватить. Зато вариации С. Рахманинова на тему Шопена — это было здорово! Трудное длинное произведение слушалось на одном дыхании. Я  рада за Ань Тяньсю, потому что меня подкупает его искреннее отношение к музыке, хотя и У Ючуна бы послушала с интересом, особенно сонату Яначека.

 

Александр Гаджиев тоже, как мне кажется, ошибся с выбором «Данте-сонаты». Она ему просто не по рукам, так что Александру было не до лучей ослепительного света — октавы с аккордами бы сыграть. А октавы-то непростые —  раздвоенные и  так их разделять артикуляцией,  да ещё и «ничтоже сумняшеся»  акцентировать сильную долю,   по-моему,  простота, которая хуже известно чего. Пьесы А. Скрябина получились несравненно лучше, а в сонате № 6 Прокофьева не хватило объёма и воздуха в фактуре. Если фактура — как в большом аквариуме, то линии на разных уровнях легко прослеживаются слушателями, они слышат стройную и, при этом,  многослойную музыку. А у Гаджиева соната была какая-то затонированная, внутрь её сущности было не заглянуть…

 

Спасибо всем, кто читал мои репортажи с XVI Международного конкурса имени П. И. Чайковского.

И до новых встреч на страницах сайта «Музыкальные сезоны»

 

Позиция редакции может не совпадать с мнением автора.

Все права защищены. Копирование  запрещено.