После скандала с «Нуреевым» и в тягостном ожидании его премьеры (билеты на которую так и не продаются) балет Большого театра показал новинку не столь громкую, но очень важную для норм современного театра. Программа одноактовок, собравшая в один вечер «Клетку» о дикарском феминизме и «Этюды», гимн академическому танцу, пополнена «Забытой землей» Иржи Килиана.

Забытая земля

Фото Дамира Юсупова / Большой театр

У «Забытой земли» три героя. Первый — автор ставшей для спектакля основой «Симфонии-реквиема» Бенджамен Бриттен, с англиканским педантизмом услышавший в трех частях католической мессы грусть, богоборческий гнев от неизбежности смерти и мудрость вечного покоя.

Второй герой-вдохновитель — великий норвежец Эдвард Мунк, написавший свой «Танец жизни» в 1899 как обещание всех ужасов ХХ века, что накроют с головой его танцующих парами и без пар поморок, сильных и закаленных невзгодами. Третий герой сам Иржи Килиан, умница, чешский диссидент, 70-летний живой классик, поставивший много прекрасных балетов и вырастивший самую знаменитую труппу современной хореографии, Нидерландский театр танца.

В конце прошлого века он оставил главное творение своей жизни ученикам, но с Килианом остались его балеты, танцуемые по всему миру. Вообще-то он долго не позволял исполнять свою хореографию в России из-за глубокой юношеской травмы: пиетет перед советской балетной школой, по образцу которой его учили, был смят советскими же танками Пражской весны. Но теперь время прошло, и его балеты идут в Перми, Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко и в Большом (шесть лет назад там освоили «Симфонию псалмов»). Теперь вот «Забытая земля», поставленная в 1981 году для Штутгартского балета и станцованная сейчас пронзительно и почти без помарок.

Почему это важно для афиши Большого: вселенский ужас человека перед неизбежной катастрофой редко становится балетной рефлексией. Выросший в Восточной Англии Бриттен, норвежец Мунк и долго работавший в Нидерландах Килиан знали по себе, что жизнь вблизи Северного моря провоцирует философское отношение к близкому горю. Люди с богом забытого клочка земли, вечно готовые к удару — стихии ли, войны или смерти, в «Забытой земле» справляются со страхом через танец, и с первых же тоскливо свистящих тактов противопоставляют ему любовь как главную силу жизни. Три главных пары, обозначенные как пары в черном, красном и белом и три теневых, одетых в размытые тона (сценограф и художник по костюмам Джон Макфарлейн), пытаются разобраться не столько в себе и в своих отношениях, сколько с любовью в мире, где она невозможна, и каждый рискует остаться один.

Каждое па Килиана растет из музыки (как не вспомнить вульгарное «золотые уши», сказанное о Килиане тем же Нуреевым), и все ее депрессии, тревоги, свист ветра, ужас шепота переносятся телами артистов в вязь особой килиановской неоклассики, что обживает любое пространство и делает философским любое отчаяние. Очень сильно тому помогают инфернальные актерские работы «черной» Екатерины Шипулиной и «красного» Вячеслава Лопатина, будто всю жизнь танцевавших эту как бы прозрачную с первого взгляда хореографию.

В параллель к «Забытой земле» легко становятся близкие ему по решению «Русские сезоны» Алексея Ратманского. Но как Ратманский сделал точный до спазма в горле сколок национальной судьбы, так Килиан уловил наднациональное в общем и неизбежном реквиеме жизни.

Следующий блок премьерных спектаклей в феврале. Надо увидеть.

rg.ru