Вячеслав Самодуров дебютировал в Большом театре с балетом Ханса Вернера Хенце «Ундина»
Фото Дамира Юсупова/Большой театр.
Правильнее будет сказать, что Самодуров дебютировал в Большом с трёхактным балетом, потому что его появление здесь – не совсем дебют. Десять лет назад, в 2006 году, он неожиданно для себя самого попробовал поставить номер для Мастерской новой хореографии, которую курировал тогдашний худрук Большого Алексей Ратманский. Это был год, когда Ратманский, разочарованный однообразием хореографической мысли местных творцов, хотел разбавить Мастерскую балетмейстерскими дебютами российских танцовщиков, работающих в зарубежных труппах. Кроме Самодурова, откликнулись гамбургский премьер Иван Урбан, Анна Абалихина и Дина Хусейн, только что вернувшиеся из европейской «командировки». Номер Самодурова «+/–2» на музыку Генделя показался тогда самым остроумным и многообещающим, хотя автор маленького шедевра ни о какой карьере хореографа ещё и не думал. Кстати, уже тогда Самодуров нашёл талантливых партнёров для коллаборации из Великобритании – художницу по костюмам Эллен Батлер и саунддизайнера Дэвида Нобля, с которыми позже он выполнил и другие постановки. Всё вышесказанное важно, так как других так называемых молодых хореографов российского происхождения за эти десять лет мы не вырастили.
Слава, известность и национальные премии пришли к Самодурову в последние четыре года в связи с его активной балетмейстерской деятельностью в Екатеринбурге. На сегодняшний момент он является автором как минимум пяти превосходных спектаклей – это «Минорные сонаты» на музыку Скарлатти, Cantus arcticus на музыку Раутаваары, «Вариации Сальери», трехактная «Цветоделика» на музыку Чайковского, Пярта и Равеля, а также новенький балет «Ромео и Джульетта» Прокофьева. Для постановки в Большом, где перед ним стояло условие выбрать название с написанной специально для балета музыкой, он взял «Ундину» Х. В. Хенце. Ему захотелось встретиться с романтической музыкой и вспомнить англичанина Аштона, который заказал этот балет немецкому композитору, но реализовал его неудачно – он поставил в 1958 году в Ковент-Гардене на Марго Фонтейн не самый выразительный из своих балетов. Дело в том, что в то время Аштон уже отошёл от сочинения абстрактных одноактовок, которые ему очень удавались и даже стали визитной карточкой нового английского балетного стиля. По всем фронтам наступал драмбалет с его подробными либретто, с описаниями и разметками, что и как происходит в каждой картине. Подобное либретто Аштон и вручил Хенце, и тот старательно сочинял сюжетную музыку, но у него получилась музыка в виде потока сознания, без контрастов, без событий, этакая вещь в себе, красивая, стройная и загадочная. В XX веке находились смельчаки, которые позже отваживались ставить балет Хенце на то же либретто, но шедевра они не создали.
Фото Дамира Юсупова/Большой театр.
Самодуров откинул прочь старое либретто и отдалился от всевозможных литературных источников с упоминанием ундины – де ля Мотт Фуке, Андерсена, А. Бертрана – и поставил балет в форме сновидения. Раздаётся взрыв, разбивается вдребезги стекло, на полу лежит спящий человек, он просыпается от шума и головной боли и оказывается в некой странной реальности, которую мы часто видим во сне и не можем потом объяснить толком, что это было за место. Такое место наделено знакомыми чертами, но с определёнными искажениями – в нём светит неестественный свет, вырисовываются необычные детали интерьера и мелькают странные люди. Сновидение, как рассуждает доктор Фрейд, побуждается Желанием. Исполнение этого Желания становится содержанием сновидения. В балете Самодурова сталкиваются два сновидения и, соответственно, два Желания – его (персонажа, которого называют Беглец) и её (Ундины). Он убегает от действительности, от сегодняшнего дня, прячется в странном мире сна. Она вторгается в его сон, исполняя Желание.
Согласно Парацельсу, стихийные духи – ундины – созданы по образу человека, отличаясь от него лишь отсутствием бессмертной души, поэтому морские красавицы имеют обыкновение выходить на берег и «ловить» моряков, чтобы выйти за них замуж, обрести душу и вести земную жизнь. Поймать удаётся не каждого встречного – для удачного исхода необходимо, чтобы моряк полюбил ундину и выдержал все испытания, необходимые для легализации отношений с неземным существом. В романтических балетах XIX века любовные истории человека и стихийного духа обычно имели печальный конец – Джеймс нечаянно «убивал» свою Сильфиду заколдованной шалью, Маттео не успевал спасти любимую Ундину в «Наяде и рыбаке» и т. д. В XX веке ничего не изменилось в плане трагического исхода романтического приключения с духом, но театральный натурализм смерти потустороннего существа и его земного друга, естественный для театра того времени, выглядит сегодня смешным и нелепым. Однако интерес к технологической стороне путешествия в другой мир значительно вырос.
Собственно, балет Самодурова – это не что иное, как кропотливо построенная инсталляция романтического побега героя и героини: через путаницу сна и яви, через изнаночный язык танца, обращённый к невидимым зеркалам, запрещающий позы «для зрителя», с вставным бессюжетным дивертисментом, напоминающим то ли девичник невесты с передозом виски, то ли мальчишник со скабрезными шуточками – такую классическую английскую вечеринку перед свадьбой, которой, кстати, у героев не будет в реальности… Но как очень желаемое Ундиной и Беглецом событие она присутствует в их снах в виде обрывка какого-то разнузданного празднества с сексуальным подтекстом. Так, по крайней мере, можно прочитать нелинейное содержание балета и обозначить рождение нового жанра – балет-сновидение.
А дальше у каждого из трёх составов своя история. В содержании сновидения исполняется Желание конкретного человека, и только он один может рассказать свой сон и истолковать его, но в новой «Ундине» присутствует только первая часть – бессвязный рассказ, а толкование остается за сценой.
Фото Дамира Юсупова/Большой театр.
Первый состав исполнителей – Екатерина Крысанова и Игорь Цвирко – рассказали о своем Желании вот что. Героиня Крысановой томится в бездушном скафандре морской девы, морфология ее языка – иероглифы классического балета, синтаксис – замок из пятых позиций, она владеет «компьютерной» элевацией, во сне она ищет земного человека, который облегчит страдания обречённой на непонимание окружающих девушки, заговорив на её языке и пробудив в ней обычные человеческие чувства. Беглец Цвирко, с одной стороны, погряз в реальности, он твёрдо стоит на ногах, уважает шестые позиции, его тело заточено на героическую пластику, в разговоре с друзьями он уверенно отвечает «да» и «нет»; с другой стороны, что-то неведомое и сказочное будоражит каждый день его сон. Поэтому первую половину балета он всеми фибрами души и тела сопротивляется наваждению, а во второй – плывёт по течению: выносит свою бледную девушку на авансцену и жадно вместе с ней учит новый язык. Самодуров придумал для героев несколько труднейших дуэтов; в этом – Беглец должен помочь Ундине исполнить странный, нечеловеческий по своей выпуклости аттитюд-ассамбле на весу на руках у партнера. Фрейд ещё пишет, что Желание, которое вот-вот исполнится во сне, часто имеет сексуальный характер. У Самодурова припасены две сцены с поцелуем Ундины и Беглеца. Их можно трактовать по-разному. Поцелуй неземного существа – как отрава, выпив которую, забываешь дорогу назад, в реальность. Первый поцелуй подготовительный, второй – решающий, после него возврата назад нет. В паре Крысанова–Цвирко как раз такой вариант.
А у Александровой–Лантратова эти поцелуи следует трактовать иначе, да и сама история у них другая. Ундина Александровой – ярко выраженная хтоническая жена, царевна-лягушка или же жестокая мать Тиамат, женщина, в которой спрятан звериный код. Она-то и является Беглецу-Лантратову во сне, и он её страстно желает. Он видит Ундину в жёлтом тумане, создаваемом светящимися колбами Дэна Флэвина, которые спускаются с небес в бетонный подземный переход их мрачной «свиданки» (сценограф Энтони Макилуэйн), и страшится смотреть на неё, и дотрагивается, почти не касаясь, но после поцелуя уже не может оторваться от матери-жены, пугающей другого волчьим взглядом. Вторая часть балета в их исполнении – это утопический рай, в который герои возвращаются каждую ночь. Им второй поцелуй не требуется – он присутствует как примета эротического триллера.
Есть ещё исполнители – Диана Косырева и Вячеслав Лопатин. Уверена, что они расскажут свою историю, не повторяя предыдущие, так как сон – это частное бессознательное.
Фото Дамира Юсупова
Пока нет комментариев