В Мариинском театре оживили никогда не шедшую здесь оперу Верди, сделав ее рассказом о мафии
В Мариинском театре впервые за его полуторавековую историю поставили «Сицилийскую вечерню». Это тринадцатая по счету опера Верди в нынешнем репертуаре знаменитой петербургской сцены. Столько, подозреваю, не имеют в своих афишах даже главные итальянские оперные театры, не говоря уж о прочих ведущих оперных домах мира. В лучшие моменты исполнение дышит настоящей вердиевской мощью, столь близкой темпераменту лидера труппы Валерия Гергиева. Вместе с тем сам дирижер-постановщик признает, что громадный трехчасовой спектакль требует серьезной доводки.
Елена (Мария Гулегина) и Прочида (Ильдар Абдразаков) в финале оперы
«Сицилийская вечерня» относится к разряду оперных редкостей. Причиной тому, наверное, изъяны либретто Эжена Скриба, где пафосность сюжета (восстание сицилийцев против французских завоевателей во время пасхальной вечерни 29 марта 1282 года) не подкреплена в достаточной степени психологической проработкой характеров. Отсюда ходульность ситуаций, а она не может не сказаться и на воображении композитора, даже если это такой мощный художник, как Верди. По насыщенности мелодическими хитами «Вечерня» явно уступает написанным примерно тогда же «Трубадуру», «Риголетто», «Травиате» и, конечно, более поздним «Дону Карлосу», «Аиде»… Однако тема восстания итальянцев против угнетателей была настолько близка композитору, что это подвигло его на написание впечатляющих ансамблевых и хоровых сцен, а сольные партии он постарался сделать как можно более объемными и сложными. И конечно к этому времени уже полностью выработалось оркестровое письмо Верди – мастера ярких симфонических картин и психологических зарисовок. Все это делает партитуру привлекательной для исполнителей, но одновременно предъявляет к ним огромные требования.
Команда Валерия Гергиева обнадежила с первых тактов, со знаменитой увертюры, где сшибаются в микеланджеловых контрастах темы тревоги, отцовской сердечности, народного бунта, неземной любви. Не менее впечатляюще прозвучали и массовые эпизоды первого действия с их столкновением хоровых массивов (сицилийцы, французские солдаты) – отличная работа подопечных хормейстера Андрея Петренко. По-настоящему увлек и ряд дальнейших ансамблевых эпизодов – мужская стретта заговорщиков из второго действия (в Мариинке идущего за первым без перерыва), полифонично-взрывное соединение хора будущих мстителей с голосами развлекающихся французов в финале этого же акта, хор народа в завершении третьего действия, по духоподъемности приближающийся к знаменитому Va pensiero из «Набукко». А от трагической красоты музыки в момент прощания Елены и Арриго в четвертом действии, когда осужденные на казнь сицилийцы поднимаются на эшафот, захватило дыхание – это прозрение Верди предвосхищает гениальный финал «Аиды».
Арриго (Мигран Агаджанян) и Елена (Мария Гулегина) поэт дуэт прощания перед казнью
Среди сольных работ наиболее впечатлили партии губернатора Монфора в исполнении мощно-харизматичного Владислава Сулимского (баритон) и главного заговорщика Прочиды, победительно спетого и сыгранного прославленным Ильдаром Абдразаковым (бас). Ария Прочиды «О мой Палермо» из второго действия, дуэт и терцет с его участием из пятого действия, драматичный монолог Монфора из второго (в момент получения письма о том, что Арриго – его сын), дуэты-дуэли Монфора и Арриго – все это встречалось овациями зала, Что до главного лирического героя Арриго, то на эту роль Гергиев выбрал совсем молодого, 24-летнего тенора Миграна Агаджаняна. Юноша – бесспорный самородок, которого, не спрашивая дипломов о вокальной подготовке (их у него нет), сходу принял в свою Академию молодых певцов при Лос-Анджелесской опере сам Пласидо Доминго. Хотя вообще-то, «по жизни», Мигран имеет, на минуточку, дирижерское образование. Т.е.это человек крепкой музыкантской закалки. Но именно вокал ему надо еще совершенствовать, убирать ту «трещинку», которая сделала бы его хорошим исполнителем характерных ролей вроде Миме или Бомелия, но категорически противопоказана в героических партиях.
Владислав Сулимской в роли Монфора, ставшего в версии Мариинского театра начальником полиции Нью-Йорка
Отдельный разговор – о Марии Гулегиной. Ее имя относится к тем, на которые оперные театры мира собирают публику. Хотя в последние годы исполнительница работает неровно. Вот и сейчас ее первый выход в сумрачно-драматичной каватине, иносказательно призывающей сицилийцев к борьбе, озадачил неточной интонацией, грубой голосовой подачей. Подумалось: да как же она справится с предстоящей громадной партией Елены? Однако дальнейшее показало, что верхний регистр у певицы вполне сохранен. Более того, она может не только сокрушать театральные люстры агрессивным фортиссимо, но по-прежнему обладает проникновенным пианиссимо (дуэт с Арриго-Агаджаняном во втором действии, дуэт с ним же, перерастающий в великолепный по музыке и слитному исполнению квартет с участием Монфора-Сулимского и Абдразакова-Прочиды в конце четвертого действия). Правда, к хрестоматийному болеро из пятого действия – единственному концертному хиту «Сицилианской вечерни», сравнимому по популярности с вердиевскими шлягерами вроде «Сердца красавицы», – Мария снова сникла, так что Гергиеву пришлось посадить темп этой мелодии, набирая подобающую музыке «крейсерскую скорость» только в отыгрышах.
Елена (Мария Гулегина) поет свою выходную каватину о моряках, сражающихся со стихией
Да и самому Валерию Абисаловичу, очевидно, предстоит еще многое дотягивать в партитуре, особенно на предмет слитности в массовых сценах, которой чем дальше к концу, тем более недоставало. Причина банальна: маэстро был нездоров и к репетициям подключился буквально за несколько дней до премьеры.
По всей видимости, коррективы придется вносить не только в музыкальную сторону, но и в сценическую, поскольку режиссерское решение француза Арно Бернара, не лишенное рискованной остроумности в целом, грешит нестыковками в деталях. Для приближения к восприятию сегодняшней публики постановщик перенес действие из средневековой Европы в Нью-Йорк 1920 годов. Сицилийцы при этом так и остались сицилийцами – правда, теперь это уже не борцы с иноземными угнетателями, а мафия в «золотую» пору ее расцвета, французы же превратились в нью-йоркскую полицию. Последнее обстоятельство снизило пафос драмы: одно дело бороться за свободу родины, другое – за свой подпольный винно-водочный бизнес в стране, в 1919 году принявшей сухой закон. А к несуразностям Скриба (Елена то мечтает спасти своих друзей-заговорщиков, то недовольна заступничеством Арриго за них перед Монфором) добавляется режиссерский абсурд. Когда в оригинальном либретто французы крадут сицилийских девушек, это хоть и некрасиво с их стороны, но для средневековой войны вполне естественно, однако когда тем же занимаются копы, это уже перебор – вряд ли кому-нибудь из них улыбался электрический стул в качестве расплаты за минутную утеху. А воля Монфора казнить-миловать выглядит вовсе дико, все же он полицейский начальник, а не суд.
Сцена из спектакля. Фото Наташи Разиной
Впрочем, Нью-Йорк 1920-х – любопытное решение хотя бы потому, что оно сулило яркую живописность сцены и нарядов в стиле ар-деко (сценограф Камилла Дуга, художник по костюмам Марианна Странска). Поначалу так оно и есть: после увертюры, идущей под кинокадры мафиозных разборок, возникающая гипер-реалистичная картинка улицы с обшарпанными, но архитектурно роскошными кирпичными стенами в «имперском стиле», вызывает изумленное «ах». Думаю, от проработанной до мельчайших деталей декорации, вплоть до полусодранных, но еще прочитываемых реклам спиртного, не отказалась бы и какая-нибудь голливудская студия, где любят документальную дотошность. Не хуже – второе действие в кабачке, третье – в кабинете начальника полиции… Но постепенно в оформлении стала все больше довлеть небрежность и аляповатость, достигшая кульминации в сцене праздника – не то в ресторане, не то в варьете. Кстати, со столь же аляповатым и эклектичным балетом, что-то взявшим от канкана вердиевских времен, что-то от варьете ХХ века (хореограф Джанни Сантуччи).
Пик же режиссерской неловкости – камерные эпизоды, идущие в небольших сценических «окнах», пока на остальной части сцены за черной ширмой производится замена больших декораций. Если с центра партера эти мизансцены и видны, то для обитателей боков и ярусов их содержание и даже состав действующих лиц остаются тайной. После спектакля Валерий Гергиев признался критикам, что из оркестровой ямы ему трудно контролировать подобные сценические подробности, и пообещал побеседовать с режиссером. А также резонно заметил, что в истории постановки главное – не первое исполнение, а двадцатое или тридцатое, когда все детали притерты и ансамбль исполнителей чувствует себя максимально комфортно на всем протяжении гигантской оперы.
Пожелаем «Сицилийской вечерне», чтобы у нее были эти десятки исполнений.
Голоса
Арно Бернар, режиссер:
– Для нас сюжеты, напоминающие о фильмах «Однажды в Америке» или «Крестный отец», понятнее, чем историческая драма XIII века. Уже после того, как я придумал этот перенос, прочитал, что 11 сентября 1931 нью-йоркской мафией была организована грандиозная резня, которую по аналогии с резней 29 марта 1282 года на Сицилии назвали ночью сицилийской вечерни.
Эту оперу редко ставят, потому что это самая большая партитура Верди: двойной хор, большой состав солистов, от которых требуется огромное мастерство. Я очень благодарен маэстро Гергиеву за возможность поставить ее в Мариинском театре. Здесь работают на высоком уровне профессионализма и страсти. Чисто постановочно я не получил бы такого результата во многих других театрах. А что касается хора, то ничего подобного я не добился бы больше нигде.
Купюры у нас очень незначительные. На треть сокращена балетная картина, в оригинале очень протяженная – ведь опера писалась по заказу парижской Гранд-опера, где балет был обязательным компонентом. Некоторые театры эту сцену вообще убирают, но я счел святотатством жертвовать балетом, тем более находясь в Санкт-Петербурге. Кстати, недавно узнал, что хореографом мировой премьеры «Вечерни» в 1855 году был Люсьен Петипа, брат великого Мариуса.
Мигран Агаджанян, исполнитель роли Арриго:
– Эта опера не случайно ставится редко – в ней очень сложный материал, в частности тот, что у меня. Работать над такими партиями надо несколько месяцев, а у самых востребованных певцов мира этого времени нет.
Конечно, перенос действия в ХХ век – это существенное изменение. Однако, при моем не очень большом опыте, знаю, что на Западе, бывает, идут на гораздо более резкие вторжения в смысл. А тут мне все кажется сделанным в пределах разумного. Я безумно счастлив быть на одной сцене с такими фантастическими певцами, работать с замечательным маэстро.
Валерий Гергиев, дирижер:
– Год назад мы беседовали, в частности с Ильдаром Абдразаковым, о том, что хорошо бы поставить что-нибудь из того, что у нас не слишком часто идет, и подумали о «Сицилийской вечерне».
Я не раз бывал на операх Верди в Нью-Йорке, Зальцбурге, Лондоне, Париже, когда постановки оказывались не просто не очень удачными, но разрушающими мощь музыки. Получить такой результат в «Сицилийской вечерне» было бы особенно обидно. Здесь эмоциональный накал партитуры огромный. Верди писал для Парижа, партитура рассчитана на гигантские исполнительские возможности – одного балета только 30 минут, это целая симфония. Думаю, со временем мы откроем здесь все купюры, эти добавленные 10 минут станут настоящим бонусом для публики.
У нас очень мощный театр, и подозреваю, что попадая сюда, режиссеры испытывают соблазн обязательно сделать что-то грандиозное. Что не всегда совпадает с моими намерениями. Я люблю иногда спектакли чистые, простые, не перегруженные количеством всего – людей, декораций, красок. Но тут Верди рассчитывал на мощные тутти, хоровые массивы. Причем включал их не на минуту-две, а минут на 7-8, что производит потрясающий эффект.
На эту оперу нужны очень сильные бас, баритон, сопрано, тенор. Мы сегодня здорово рисковали с молодым тенором. В таком возрасте «Сицилийскую вечерню» обычно не поют. Но этот певец очень способный, хотя и неопытный. Требования к исполнителю здесь страшные – по тесситуре, психологической и физической нагрузке. Многие певцы делают купюры, транспонируют. Мы тоже кое-что сократили, но обошлись без транспозиций. А со временем я бы хотел, чтобы мы исполняли всю музыку Арриго.
Думаю, мы будет обкатывать спектакль, в сезоне он пройдет еще раза четыре, и подойдем к той его музыкальной концепции, которую мне бы хотелось предложить. Блестящий Ильдар Абдразаков выдерживает все трудности. Сулимский за последние пять лет вырос в баритона мирового класса.
Хотя опера писалась для французской сцены, мы выбрали итальянскую редакцию либретто. Потому что, мне кажется, Верди во всем, что делал, оставался итальянским композитором. Хотя, может быть, настанет момент, когда мы сможем – не исключено, что в концертном варианте, – исполнить и «Дон Карлоса», и «Сицилийскую вечерню» по-французски.
фото предоставлены пресс-службой
Мариинского театра
Все права защищены. Копирование запрещено.
Пока нет комментариев