Есть множество музыкантов, для которых успех, непрекращающаяся на протяжении долгих лет популярность неизбежно должны быть связаны с сенсациями, новинками и даже скандалами. Но есть и единичные, «штучные» мастера, которые изо дня в день, из года в год делают свое великое дело, создают шедевры – и не нуждаются ни в каких дополнительных доказательствах своего таланта. Таких исполнителей органически невозможно представить вплетенными в какие-либо интриги – потому что это люди исключительного благородства и интеллекта.

 

Фото с сайта muzkarta.info

Именно таков Николай Луганский. Его называют «самым “романтическим героем” современной фортепианной игры» – и действительно, мало кто из исполнителей настолько очевидно ассоциируется именно с романтизмом. Он довольно часто играет Баха, музыку венских классиков, кое-что из современного фортепианного репертуара – но ни для кого не секрет, что именно произведения романтиков Луганский исполняет, как никто другой.

«Когда ты выходишь на сцену и не испытываешь состояния острой влюбленности в музыку, которую играешь, то в общем-то можно и не выходить на сцену. Мне не случалось влюбляться в ту современную музыку, которую я слышал». Сейчас, когда модно увлекаться либо барочным искусством, либо ультрасовременным авангардом – то есть, самыми что ни на есть крайностями, – слова исполнителя о любви к Рахманинову, Шопену, в целом к эпохе романтизма могли бы звучать как минимум неожиданно, а как максимум – смешно. Но в этом и кроется величие Луганского – это пианист такой честности и такого масштаба, что даже скептики невольно убеждаются в его правоте.

По сути, Николай Луганский и не выглядит, как «герой своего времени», это герой времени уже ушедшего, но оставившего гениальных самородков. Фрак и бабочка, осанка, стать – образ даже не из прошлого, а позапрошлого века; вероятно, в исполнении маэстро произведения романтиков звучат так тонко именно потому, что он сам словно родом из того времени. Может быть, еще и поэтому наибольшая душевная связь у Луганского с музыкой Рахманинова, которого он исполняет чуть ли не в каждом своем концерте, – еще одного гения не своего времени.

Пианист очень заботится о разнообразии своих программ – он практически не позволяет себе повторяться, и это учитывая огромное количество концертов (около ста в год!). Особенно тщательно Луганский продумывает концерты для абонементов Московской филармонии, постоянным солистом которой является уже многие годы. И для концерта 19 декабря выбрал сочинения, которые исполняет, как сам указывает, крайне редко.

«“Детские сцены” и “Юмореска” Шумана для меня – величайшие сочинения. У этого композитора есть циклы, которые “на слуху”, чаще исполняются. Но вот “Юмореска” – это, на мой взгляд, самое “шумановское” произведение. Глубочайшее сочинение, типичный обман над публикой, которая читает только названия: в каждом эпизоде подразумевается мелодия, которая не звучит, и услышать ее – большое событие в жизни слушателя».

«Большое событие в жизни слушателя» – лучше, наверное, и нельзя сказать. Но это не только событие, но еще и большой труд – опусы Шумана достаточно сложны для публики, их прелесть не на поверхности, и нужен особый контакт между исполнителем и аудиторией, чтобы музыка по-настоящему была воспринята. Луганский владеет вниманием зала, как никто из современных пианистов, он заставляет себя слушать, по-настоящему приковывает зрителя. В «Детских сценах» это особенно заметно – большинство пьес цикла звучат довольно медленно, и Луганский еще больше усиливает это ощущение – он потрясающе владеет временем, и самые неторопливые темпы в его исполнении звучат не мучительно, а как-то завораживающе, даже магически. Это медленное, застывшее искусство нынешней публикой ощущается совершенно удивительно – зал будто погружается в прошлое, когда сама жизнь текла иначе, спокойнее и размереннее.

Но Луганскому никогда не изменяют его безупречное чувство меры и вкус – и поэтому за лирическими и даже философскими «Детскими сценами» следует сложнейшая виртуозная «Юмореска». Шуман – родоначальник жанра юморески, но при этом фортепианный опус практически не имеет ничего общего с тем, что теперь подразумевают под юмореской: это скорее фантазия, масштабная и многочастная, в которой главенствует не столько юмор, сколько перемена настроений и постоянные контрасты. И Луганскому удается в этой пьесе все – и кантилена, и «головоломные» виртуозные эпизоды, и самое трудное – форма как таковая, единство полярно противоположных образов.

Насколько безупречно в первом отделении прозвучали два крупных произведения, настолько блестящими оказались и малые формы – во втором отделении Николай Луганский исполнил прелюдии Рахманинова. Если верна мысль о том, что для каждого исполнителя есть лишь один, главный композитор – так же, как и для каждого композитора существует лучший интерпретатор, – то «пара» Рахманинов–Луганский так же очевидна, как и Скрябин–Софроницкий. Невозможно представить себе более каноничное исполнение Рахманинова – даже несмотря на существующие записи самого композитора.

Луганский играет Рахманинова всю жизнь – но всегда свежо и совершенно по-новому; всегда как будто удивляясь неожиданным сочетаниям, краскам, гармониям. Подобный творческий поиск – свидетельство наивысшей зрелости музыканта. И именно поэтому даже самые известные прелюдии звучат у Луганского так, как будто и для самого пианиста, и – что главное – для публики это становится открытием, более того – откровением.

Два цикла прелюдий Рахманинова – опусы №23 и №32 – сочинения, написанные «на разных языках». Ор.23 – это Рахманинов периода Второго фортепианного концерта, это лирика и свет, а тревожность, сумрачность, которые станут главными характеристиками ор.32, здесь еще едва намечены. И это потрясающе тонко прослеживается в том, как Луганский выстраивает оба цикла. Вообще слово «выстраивает» по отношению к его исполнению оказывается одним из наиболее точных – шедевр Луганского не возникает из ниоткуда: то, как он лепит музыку, ощущается на физическом уровне.

«Пианист всепоглощающей чувствительности, который выдвигает вперед не себя, а музыку» – так пишут о Луганском на Западе. В самом деле, Луганский – один из тех мастеров, которые никогда и ни при каких условиях не выпячивают себя, но всегда служат на благо искусства. Таким был Рахманинов, таков и Николай Луганский – и если творцы, подобные им, еще есть в нашем искусстве, то это значит, что нас ждут новые шедевры.

Все права защищены. Копирование запрещено.