На прошлой неделе мы уже рассказывали о новом фильме «Козни: последний сюжет Пазолини». Так уж совпало, что в самом ближайшем времени в российский прокат попадет еще один байопик, «Молодой Годар», посвященный другому легендарному режиссеру Жану Люку Годару. По такому поводу мы решили рассказать немного подробней об этих новинках, кардинально отличающихся друг от друга, а в качестве вишенки на торте поведать вам о вышедшем пару лет назад везде кроме России «Эйзенштейне в Гуанахуато», снятом Питером Гринуэем.
Кадр из фильма «Молодой Годар»
Если у кого-то еще были сомнения в том, сумеет ли режиссер «Козней» представить нам какую-то новую информацию об одном из самых загадочных преступлений прошлого века, то спешим их развеять. По-видимому, Дэвид Греко долго ждал отмашки, прежде чем взялся за режиссуру «Козней», в эмоциональных контурах которой легко угадываются очертания дела всей жизни. Сообщается, что после выхода фильма прокуратура якобы заново начала расследование обстоятельств гибели режиссера. Уже этот факт может послужить достаточным основанием посетить один из немногочисленных сеансов фильма. В отличие от вышедшего пару лет назад байопика с Уиллемом Дефо в главной роли, «Козни» не пытаются заглянуть гению в голову. Они рисуют убедительный потрет эпохи, давая зрителю панорамный обзор кругов, в которых вращался великий режиссер. Шпана тут будет соседствовать с поэтами, а мафиози и грязные политики с нежно любимой мамой. Пазолини никогда не смущали контрасты, напротив, он сделал их своей стихией, ловко доводя до пароксизма образы и сюжеты как современной Италии, так и, например, древней Греции. Сознательно не останавливаясь на личности Пазолини, Дэвид Греко дает ей выражаться в поступках. Так, например, мы сможем посмотреть, как Пазолини играет в футбол, узнаем, что он был очень хорош в рукопашном бое. Антураж обстоятельств, чьей кульминацией стала гибель режиссера – скандальный фильм «Сало», близкое «знакомство» с мальчиками, вмешательство в политику – складываются в последовательность актов, единых в своей направленности. Пазолини идет навстречу смерти, будто преодолевая сопротивление, упорно и сознательно. Дэвиду Греко явно многое известно. Именно поэтому ему ничего не стоит превратить мета-текст в улику и обратно, при этом сохраняя Пазолини таким, каким он был на самом деле.
Кадр из фильма «Молодой Годар»
Диаметрально противоположным образом выглядит Жан Люк Годар в фильме «Молодой Годар». Концепции двух фильмов также серьезно отличает тот факт, что француз в свои 86 еще жив-здоров и полон творческих планов. Режиссер фильма Мишель Хазанавичус, когда-то поставивший «Артиста», этим опусом окончательно зарекомендовал себя как синефила. И большее одолжение, чем Годару (любой гениальный зануда заслуживает того, что его показали настолько смешным), он сделал лишь кинематографу, оммажем коему, а вовсе не конкретному режиссеру, является «Молодой Годар». Рубеж 60-70-х годов многими признается не только неспокойным временем для студенчества, но и золотым периодом кино, на который пришлись премьеры десятка легендарных картин. Однако соответствующий статус Годара для Хазанавичуса – повод не для пафоса, а для бесконечной сатиры над его величеством Кинематографом, на трон которого был водружен французский режиссер, что опять-таки донельзя иронично. Хазанавичус заставляет актеров произносить в камеру монологи о том, что все актеры идиоты, смеется над привычками режиссеров обнажать своих прим, раз за разом (и это всегда феерически смешно) обыгрывает попытки Годара попасть в политический авангард. Типично чаплинский юмор вдруг на наших глазах переживает второе рождение. То, что материалом для «Молодого Годара» стали мемуары любовницы режиссера тех времен, актрисы Анн Вяземски, уже само по себе говорит о многом. Но так же, как фильмы Чаплина умели быть наивными и умными, смешными и трогательными, «Молодой Годар» стремительно и изящно проходит по канату, натянутому между историей (очень, кстати, занимательной) и авторской выдумкой.
Кадр из фильма «Эйзенштейн в Гуанахуато»
Совсем к этому не стремился, хоть он и утверждает обратное, третий наш герой, Питер Гринуэй. Снять байопик достойный такой колоссальной личности как Эйзенштейн – задача сама по себе почти невыполнимая. Потому знаменитый своим нетривиальным видением мира англичанин решил рубить с плеча. И, можно сказать, срубил две головы сразу, поскольку российского проката его «Эйзенштейн в Гуанахуато» лишился, надо полагать, в ту же минуту, как отечественные цензоры узрели постельную сцену между Эйзенштейном и его загорелым проводником по мексиканским достопримечательностям. Гринуэй утверждает, что этот эпизод располагается ровно посередине фильма, и что симметрия в принципе стала одним из главных концептов его создания. Если же ненадолго отвлечься от формы, то документальным основанием для романтической линии фильма, Гринуэй называет обнаруженные им рисунки весьма фривольного содержания, сделанные Эйзенштейном во время вояжа в Мексику. При этом нет никаких сомнений в том, что отношение англичанина к советскому режиссеру граничит с религиозным поклонением. Наверняка Гринуэй и сам понимал, что каких-то там рисунков недостаточно для столь смелой интерпретации. Следствием же этого понимания стал безусловный творческий успех. «Эйзенштейн в Гуанахуато» наследует визуальным исследованиям Эйзенштейна, и одновременно открывает спектр невероятных технических новшеств, на которые всегда был падок Гринуэй. Это красота в чистом виде, нечеловеческие ракурсы, в традиции КИНОКОВ, это эксперимент ради формального достижения. И в данном случае, форма – это Бог. Так же, как и Хазанавичус, Гринуэй наделил своего режиссера гипертрофированными интенциями, что сместило ракурс зрительского восприятия. В первом случае – на образ времени действия, во втором же – на киноязык.
Кадр из фильма «Эйзенштейн в Гуанахуато»
Превращая режиссера в художественного персонажа, чем сильнее на него давишь, тем больше из него выжимаешь – вот закономерность, которую можно вывести из нашего наблюдения. Фильм «Козни: последний сюжет Пазолини» чрезвычайно далек от манеры Пьера Паоло, и ближе по своему жанровому профилю к фильмам Коста-Гавраса. Куда дальше от описательной манеры повествования уходит Хазанавичус. Он использует субъективную точку зрения мемуаров актрисы, чтобы придать всему происходящему с Годаром и его окружением юмористический подтекст, одновременно пронизанный искренней симпатией. «Молодой Годар» – это играющий на контрастах зрительских ожиданий яркий и живой портрет эпохи, который хоть и иронизирует над своими героями, но всегда позволяет им ненадолго возвращаться к себе самим. И наконец, самый радикальный из всех «Эйзенштейн в Гуанахуато» напрочь сметает все наши представления о действующих лицах. Пожалуй, если кому-то могло прийти в голову, что Годар кретин, то искомые ракурсы на Эйзенштейна явно были первооткрыты Гринуэем. Таким образом, он возвращает зрителя в кондиции чистого восприятия, отстраняя их от возможного стереотипного скепсиса нового поколения ко всему старому. И приводит их, лишенных шанса на высокомерие, к сути киновыражения, восхищению формой, уже практически не связанной с содержанием. Таким образом, именно Гринуэй оказывается предельно близок к конгениальности – ведь вряд ли кто-то сейчас станет утверждать, что мир ценит Эйзенштейна за пропагандистский пафос, а не за новаторские режиссерские приемы.
Все права защищены. Копирование запрещено
Пока нет комментариев