Международный фестиваль вокальной музыки «Опера априори», проводимый в Москве в четвёртый раз, достиг середины. Каждый концерт – непременно открытие: новых для столичной публики артистов «впервые живьём», новых сочинений, неожиданных сочетаний названий в программе.
Но даже в этом ряду изысканных музыкальных праздников премьера Реквиема памяти Жоскена Депре – Событие с большой буквы, имеющее и просветительский, и мощный гуманистический посыл. Невольно вспоминается 23 апреля 2015 года. Тогда на сцене Большого зала консерватории в рамках II фестиваля «Опера априори» тоже прозвучал Реквием. Скорбную дату столетия геноцида армян вдохновитель и продюсер фестиваля Елена Харакидзян решила отметить не предсказуемым «Патарагом» Комитаса, а Реквиемом Вячеслава Артёмова. Получилось сильно и незабываемо.
На этот раз Реквием привлекал соединением разных композиторских стилей и эпох через без малого полтысячи лет. Поначалу воображение дразнил привкус авантюры. Если имя Жоскена Депре (1450–1521) ещё как-то всплывало из консерваторского курса истории музыки (один из ведущих представителей франко-фламандской полифонической школы был назван самим Мартином Лютером «повелителем нот»), то его ученик и верный последователь Жан Ришафор (ок. 1480 – ок. 1547) известен лишь узкому кругу музыковедов-медиевистов. Среди них оказался и молодой композитор Арман Гущян – уроженец Еревана, закончивший Московскую консерваторию, а ныне плодотворно работающий на Западе и сотрудничающий с Французским институтом в России, ставшим одним из организаторов проекта.
Что думается прежде всего, когда видишь рядом с именем Жана Ришафора фамилии ещё пяти авторов, дописавших различные части Реквиема? Ну, значит, не сохранились ноты – с даты написания, 1532 года, много всего в Европе случалось. Или не успел закончить Ришафор мессу-эпитафию любимому наставнику, как тот же Моцарт свой Реквием по самому себе… Оказалось, всё гораздо сложнее.
Жан Ришафор жил и творил в разгар эпохи Реформации, в самом её сердце – теперешних Нидерландах. Потому его Реквием (заупокойная месса) написан в соответствии с чином так называемого Сарумского обряда. (от латинского sarum – латинизированной формы английского топонима Солсбери) – обряда, практиковавшегося в Средние века в Солсберийском кафедральном соборе начиная с XI века). В Сарумском реквиеме только шесть частей. Боровшаяся с гнётом Испании, со всевластием инквизиции церковь Фландрии склонялась к британским обычаям в богослужении, казавшимся менее догматическими. До Тридентского собора 1545 года, ставшего отправной точкой в Контрреформации, исполнение «неполного» Реквиема допускалось и в католических храмах. Затем, вплоть до первых «раскопок» в середине XX века, Сарумский реквием надолго оказался под запретом. Задача Армана Гущяна со товарищи (именно так, все пять соавторов дружески знакомы) состояла в том, чтобы дополнить произведение недостающими до канонического римско-католического обряда частями.
Знаковым стало и место проведения премьеры – Кафедральный собор Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии, главный католический храм Москвы и самый крупный в России. Краснокирпичное здание начала XX века с неоготическими стрельчатыми башнями, внутри – высоченные белые своды, строгий интерьер, без пышности и обилия золота. Праздничная субботняя вечерня 25 марта, посвящённая Благовещению, у добрых московских католиков слегка затянулась. Но лишние полчаса на лёгком весеннем морозце во дворе – не беда. Прихожане оставили свеженамоленную ауру для слушателей.
Особенности храмовой акустики неотделимы от церковной музыки. Похоже, современные авторы тоже учитывали удлинённую реверберацию и равномерность покрытия звуком на всём пространстве. Таким образом, собор Непорочного Зачатия можно назвать одним из соучастников действия и таинства.
Главный музыкальный инструмент любой христианской литургии – хор, в более древних традициях поющий a capella. Вокальный ансамбль Intrada в тот вечер выступил в неполном составе. Только четыре девушки и дюжина мужчин. Сказать, что пели они, как ангелы, – банально. Хотя кристальная чистота интонации и слитность тембров, понимание полифонического стиля раннего Возрождения соответствовали земному представлению о небесном звучании. Но, в отличие от ангелов, поющих по воле Господней, Intrada подчиняется графически простым движениям рук и воле Екатерины Антоненко. Удивительным образом эта юная миловидная женщина выстраивает качественно новую хоровую технику, совершенную, наполненную самоотдачей всех высокопрофессиональных участников ансамбля. Ещё заметней мастерство Intrada проявилось в современных частях, где авторы словно соревновались в разнообразии приёмов и трудностей.
К счастью, опасение, что написанное в XXI веке рядом с благородной стариной XVI столетия будет выглядеть как грубый пластиковый новодел или лоскутное одеяло, не оправдалось.
Открыл соревнование с мэтром Ришафором зачинщик – Арман Гущян. После первых трёх частей благостной добаховской полифонии его Absolve, Domine – как распахнутое окно в ночное небо. На верхотуре звенящие сопрано, необычно красивые аккорды хора, свежо оттеняемые соло скрипки Айлена Притчина на флажолетах и тягучими «педалями» виолончели Сергея Суворова. Dies Irae Владимира Раннева, вопреки ужасающим тутти в аналогичных частях большинства классических Реквиемов, создаёт необычную картину Судного дня, или Дня гнева. Шелестящая скороговорка женских голосов, изредка короткие трубные возгласы мужских, ощущение тумана и смуты чем-то страшнее привычных фортиссимо труб. После двух частей Ришафора, которые для слуха пролились, точно родниковая вода после чёрного кофе, настала очередь Алексея Сысоева. Pie Jesu – номер для хора, солирующего альта и стучащих деревянных палочек. Три строгих юноши из Intrada в центральном проходе и боковых нефах собора чётко по нотам отщёлкивали удары. Мягко, задушевно вплетался в человеческие голоса альт Сергея Полтавского, создавая атмосферу Вечного покоя, остановившегося времени. Далее – опять две части из Ришафора. Словно бросая вызов Тридентскому собору в подходе к священным текстам, прозвучала Libera me Клауса Ланга, где слова деконструированы на отдельные фонемы: согласные в порядке их появления в тексте и гласные. Айлен Притчин вышел в центр зала, начал с остреньких пиццикато за подставкой (ещё раз подчеркну: в БЗК или КЗЧ такого эффекта не получилось бы). Хор выстраивал прекрасные гармонии, скрипка на самых высоких нотах и флейтовых флажолетах отправляла лучи мольбы и благоговения. Завершающая часть In Paradisum. Франк Кристоф Езникян смело дополнил латинские строфы про райский сад для праведников французскими стихами Райнера Мария Рильке из сборника «Розы». К хору здесь добавились виолончель Сергея Суворова, контрабас Карлоса Наварро Эрреро и звуковая дорожка.
Рай у французского композитора армянского происхождения Езникяна получился похожим на саундтрек к фантастическому фильму. Текст хора растворился в имитирующей орган электронной подушке, поддержанной низкими струнными. Яркие цветовые пятна, ощущение как бы движения сквозь тоннель, описанное многими, побывавшими «там» на краткие минуты клинической смерти, и свет – свет, заполняющий всё вокруг!
Впрочем, всегда субъективное описание впечатления от музыки каждый может проверить по видеозаписи с концерта:
Деликатность звуковой дорожки в финале и достоверность запечатлённого аудиобаланса – заслуга преподавателя кафедры звукорежиссуры Института современного искусства Марии Соболевой и её студентов.
«Порвалась дней связующая нить. Как мне обрывки их соединить?» – сокрушается четыреста лет подряд шекспировский Гамлет. Музыкой связываются даже века – так могут ответить на вечный вопрос пятеро современных композиторов. После семидесяти восьми минут полёта в иное, высшее измерение на премьере 25 марта уже не кажется странной дата написания Реквиема – 1532/2017. И ещё глубже, в IV век н. э, в первохристианскую Армению, всегда стоявшую вне последовавших церковных расколов и ересей, тянется нить от Армана Гущяна, придумавшего экуменический по сути Реквием, и Елены Харакидзян, воплотившей идею в жизнь.
Фото Ира Полярная/Apriori Arts Agency
Все права защищены. Копирование запрещено
Пока нет комментариев