Светлое пасхальное воскресенье ознаменовалось для корреспондента «Музыкальных сезонов» миксом из двух знаковых событий. Днем в Большом зале консерватории оркестр Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева открыл симфоническую программу XVI Московского Пасхального фестиваля. Вечером в зале имени Чайковского известный французский мастер барочного исполнительства Жан-Кристоф Спинози со своим ансамблем Matheus, солистами и нашим хором Intrada исполнили самую знаменитую ораторию Генделя «Мессия». От разности потенциалов родилась эта заметка.

Переполненное фойе БЗК: Валерий Абисалович по своему обыкновению еще репетировал, когда вся публика уже собралась

Дневной концерт в консерватории – это уже звучный аккорд музыкальной роскоши, но еще без вечернего официоза и пафоса. Оттого есть в нем особая задушевность и нечто даже, может быть, от домашней встречи давних добрых знакомых, которым хорошо вместе и без лишних церемоний.

Словно почувствовав это, руководитель мариинцев Валерий Гергиев начал программу с Четвертой симфонии Малера. Правда, не всех такое начало обрадовало, поскольку афиши обещали нам совсем другую музыку. Однако для Валерия Абисаловича, в день играющего по два-три концерта, переставить в них пару-тройку сочинений – привычное дело. А поскольку другого Гергиева у нас нет, то оставалось лишь запастись смирением, столь рекомендуемым христианством, особенно в Пасху, и получать удовольствие.

В БЗК оркестр Мариинского театра под управлением Валерия Гергиева открыл симфоническую программу XVI Московского Пасхального фестиваля

Валерий Гергиев начал Московский Пасхальный фестиваль с Четвертой симфонии Малера. На отдельном месте — «приготовленная» скрипка, которая звучит во второй части

Так я и поступил. И был вознагражден. Поскольку Четвертую Малера обожаю с юности. Это такой чудесный остров тепла и света посреди душераздирающих драм «больших» малеровских симфоний! Правда, отнести Четвертую к «небольшим» можно только на фоне прочих, как правило, полуторачасовых малеровских музыкальных полотен. Гергиев же, сохранив интимность интонации, постарался расширить масштаб симфонии за счет замедления темпов и растекания ее временных границ. И, по-моему, музыка вполне на это «откликнулась», отдав слушателям еще больше нежности. Притом все контрасты остались на своих положенных местах. Была и фантасмагорическая смена сказочных видений в разработке первой части, и пронзительный звук «приготовленной» скрипки (перестроенной на тон выше) во второй части – игрушечном лендлере, словно играемом ожившим фарфоровым скрипачом с каминной полки. Была исполненная ласковых ночных признаний третья часть – одна из самых сокровенных любовных музык мира. И наконец финал, где чистый, почти детский голос Анастасии Калагиной пел нам о рае – таком, каким его себе представляют дети, с хороводами, которые для них водит святой Петр, с лепешками, которые им пекут ангелы… Более пасхальную музыку, неземным светом преодолевающую ужас смерти, представить себе трудно.

Правда, последующее течение программы заставило усомниться в ее специальной тематической продуманности. Ну ладно, два номера из «Спящей красавицы» Чайковского, Панорама и Вальс, еще как-то перекликались настроением с «детской» симфонией. Но какую связь с ней имеет Скрипичный концерт Стравинского, в котором много холодноватого оптимизма и нарочито мало тепла (что виртуозно передал великолепный солист Павел Милюков)? Как уместить в одну рамку искушенную роскошь европейского модерна и неоклассицизма с русской ширью Рахманинова, а именно Рапсодии на тему Паганини, которую честно (пожалуй, даже слишком прямолинейно, без свойственной позднему Рахманинову самоиронии) сыграл молодой узбекский пианист Бехзод Абдураимов?

В Рапсодии на тему Паганини Рахманинова солировал Бехзод Абдураимов

Но не будем слишком придираться к мариинцам – они герои, чемпионы по количеству исполняемой музыки, и сейчас уже далеко от Москвы, в которую вернутся только под конец своего трехнедельного пасхального тура, объехав пол-России.

Мы же переместимся лишь за пару улиц от БЗК, в Московскую филармонию, в зал Чайковского. Вот здесь точно хорошо подумали о пасхальном смысле происходящего: «Мессия» Генделя! Да еще в исполнении музыкантов, слывущих за знатоков именно барокко. Энтузиасты помнят: год назад французский коллектив Matheus под управлением Спинози привозил нам оперу Генделя «Ксеркс», и даже двое из четырех нынешних солистов нам знакомы по тому исполнению –корейско-канадский контратенор Дэвид Дикью Ли и итальянский бас Луиджи ди Донато. Теперь к ним добавились испанское сопрано Сабина Пуэртолас и финский тенор Топи Лехтипуу. А также – наш замечательный вокальный ансамбль Intrada Екатерины Антоненко.

Спинози – музыкант совершенно иного типа, нежели Гергиев. Если Валерий Абисалович – дирижер в чистом виде, т.е.такой, на которого слушателю не обязательно смотреть, а достаточно лишь слушать, то наш французский гость – настоящий лицедей. Ты видишь его улыбку-подкол, наблюдаешь пружинные пляски от земных приседаний до чуть ли не нырков в оркестр, его электризующий ритм рук – и вспоминаешь манеры дирижеров джазовых биг-бэндов. Этой сумасшедшей энергии хватает и на исполнителей, и на зал. Неважно, что чуть ли не вся оркестровая Sinfonia (т.е. увертюра) проходит-пробегает на пианиссимо, порой на грани потери звука, что героические фрагменты оратории обретают не столько барочную мощь, сколько кружевную проработанность рококо, что фразировка обретает почти неврастеническую детализированность, тогда как мы привыкли думать о Генделе как о повелителе могучих оркестровых и хоровых пластов, творце мощных арий-характеристик.

Но стоит отвести глаза от сцены, как вся эта вычурность, которую теперь принято называть аутентичностью, лишается энергетической поддержки визуального образа и оборачивается манерностью. Ведь даже знаменитое «Аллилуйя» в финале второй части у Спинози звучит почти целиком на пиано. Генделя, конечно, уже не спросишь, но для меня показатель – реакция специалиста, автора недавно вышедшей большой книги о великом композиторе, не одно десятилетие посвятившего изучению его творчества. Исследователь на вопросы о том, понравилось ли исполнение, лишь махал руками и твердил: «Все не так».

Из того «не так», что удалось обнаружить не столь чуткому слуху автора этой заметки, назову излишнюю даже на фоне утонченных Спинозиевых звучаний робость тенора Топи Лехтипуу, особенно в начальной арии «Всякий дол да наполнится». Постепенно, впрочем, к певцу вернулась уверенность, которая очень пригодилась ему в конце второй части, где одна за другой следуют три контрастные теноровых арии, в том числе ария «Взгляните и посмотрите, есть ли болезнь», в трепете которой почудилось предвестье трагических бетховенских образов – например, второй части Четвертого концерта.

Сабина Пуэртолас провела свою партию без явных потерь, но ее голос, показалось, чуть слабоват и опереточно-инфантилен даже на фоне сверхпрозрачной игры Спинози. А вот Луиджи ди Донато очень эффектен, причем, подозреваю, в самом разном репертуаре: не удивлюсь, если он не чужд и романтической, и русской классической музыке. Но лидером среди солистов я бы назвал Дэвида Дикью Ли: вот пример безотказной техники и понимания музыки! Именно в его исполнении ария № 20 «Он был презрен и умален пред людьми» и некоторые другие соло контратенора превратились в драматургические колонны, на которых стоит громадное (2 часа 35 минут) здание оратории.

С особым удовольствием скажу о вкладе в исполнение московского вокального ансамбля Intrada, здесь выполняющего роль хора. Культура звука, взаимопонимание с остальными участниками обличают принадлежность к международной элите исторического исполнительства.

Жан-Кристоф Спинози призывает петь «Аллилуйю» Генделя всем залом

Ну и какой же концерт – без биса? И каким может быть бис после «Мессии», если это не «Аллилуйя»? Спинози прямо так об этом и сказал по-английски, повернувшись к публике. И предложил исполнить знаменитую мелодию всем залом вместе. И задирижировал на все стороны света. По-моему, на этот раз даже рафинированные участники Matheus’а раскочегарились всерьез и выдали настоящее генделевское форте. Солисты скромно встали в ряды ансамбля Intrada. А вот зал, при всей своей элитности (например, я заметил гендиректора Третьяковки Зельфиру Трегулову) и при явном горячем сочувствии исполнителям, за дирижером не пошел. Не привыкли мы еще к западной раскованности и готовности петь хором хоть в Московской филармонии.

 

Все права защищены. Копирование запрещено