В рамках фестиваля «Звёзды белых ночей» Мариинский театр 13 июня 2017 года представил на сцене Концертного зала редкую вещь – оперу Сергея Танеева «Орестея»

Танеев сочинял свою единственную оперу семь лет: с 1887 по 1894 год (первое исполнение состоялось в Мариинском театре в 1895 г.). До него к античному сюжету русская опера обратиться не пыталась. Античная тематика настолько интенсивно разрабатывалась авторами опер XVII–XVIII веков, что следующий век о ней и не вспоминал. Новый виток интереса вспыхнул только в XX веке: Рихард Штраус написал «Электру», позже появились «Царь Эдип» Стравинского и «Антигона» Онеггера. Но «Орестея», как и поставленная в 1902 году «Сервилия» Римского-Корсакова, к тому времени уже оказалась в забвении.

Двадцатый век не баловал «Орестею» сценическими воплощениями – все три попытки поставить её в советское время оказались неудачными. Двадцать первый век уже успел сравнять счёт: в 2011 году оперу поставили в Саратове, в 2015 – в Ростове-на-Дону, а в 2013 году состоялась американская премьера в рамках музыкального фестиваля, проводимого частным университетом Бард-колледж (штат Нью-Йорк).

Познакомить заокеанского слушателя с «Орестеей» решил Леон Ботстайн, бессменный президент Бард-колледжа на протяжении вот уже более сорока лет. Ботстайн – дирижёр, руководитель Американского симфонического оркестра и основатель Российско-американского молодёжного оркестра; кроме того, он видный музыковед, педагог и популяризатор академической музыки. Фестиваль в Бард-колледже, проводящийся ежегодно с 1990 года, – его детище. Каждый сезон фестиваля посвящён одному композитору, но программа составляется так, чтобы представить весь срез культуры соответствующей эпохи и продемонстрировать иногда не самые очевидные связи с эпохами смежными. Так, «Орестея» стала частью фестиваля «Стравинский и его мир» – потому что Игорь Фёдорович восхищался Танеевым и его оперой. Режиссёром постановки был Тадеуш Штрасбергер, знакомый российскому зрителю благодаря работе над «Пассажиркой» Мечислава Вайнберга в Екатеринбурге в 2016 году. Дирижировал спектаклем, в котором участвовали преимущественно русские солисты (в том числе тенор Михаил Векуа и сопрано Мария Литке), сам Леон Ботстайн.

Американская постановка прошла успешно, и планировалось, что она будет показана в Мариинском театре в ближайшие годы, однако до сих пор этого не произошло. Так что пока Петербургу было представлено концертное исполнение «Орестеи» под управлением Леона Ботстайна в рамках ежегодного летнего фестиваля Мариинского театра «Звёзды белых ночей».

Либретто «Орестеи» (автор – Алексей Венкстерн) основано на одноимённой трагедии Эсхила и восходит к гомеровской «Илиаде». Царь Аргоса Агамемнон возвращается с Троянской войны. Он отсутствовал десять лет, и за это время его жена Клитемнестра вступила в связь с его двоюродным братом Эгистом. У обоих к Агамемнону кровный счёт: Клитемнестра хочет отомстить за дочь Ифигению, которую Агамемнон принёс в жертву богам перед походом, а Эгист – за своих братьев, которых отец Агамемнона Атрей убил и подал как угощение их собственному отцу. Агамемнон умирает от руки Клитемнестры, с ним погибает привезённая им из Трои в качестве рабыни предсказательница Кассандра.

Орест, сын Агамемнона и Клитемнестры, возвращается из изгнания. Вместе с сестрой Электрой они готовят месть матери и её любовнику. Орест убивает Эгиста и Клитемнестру, но за то, что он поднял руку на мать, его начинают преследовать богини мщения: они терзают его и сводят с ума. Орест обращается за защитой к богу Аполлону, и тот отправляет его на суд к Афине. Она оправдывает Ореста. Цепь мщения, охватившая три поколения, наконец прерывается.

Опера Танеева как будто с самого начала настроена на этот счастливый конец. Ярче всего композитору удаются моменты света и радости, будь то ликование в честь победы над Троей или обращения к покровителю Ореста богу Аполлону. Даже зловещие сцены с фуриями не производят на слушателя достаточно гнетущее впечатление – слишком гармоничны в них хоры. Эмоциональная амплитуда музыки невелика: такое ощущение, будто композитор пытался придерживаться некой искусственной золотой середины – «ничего слишком». Однако чувство меры ускользает, когда дело касается драматургии оперы: некоторые сцены излишне затянуты, и более лаконичное их решение послужило бы на пользу длинному трёхактному действию. Так считал и дирижёр-постановщик самой первой постановки «Орестеи» Эдуард Направник. Он исполнял оперу с купюрами, не согласованными с автором, из-за чего Танеев в итоге отозвал у театра партитуру.

Музыку «Орестеи» трудно назвать выдающейся. Русские музыковеды находят в партии Кассандры сходство с ариями героинь Глинки и Римского-Корсакова, сцены Клитемнестры возводят к Чайковскому, в финале вспоминают Бородина. Западные критики слышат в мелодике параллели с Брукнером и исследуют применение в «Орестее» контрапункта – как-никак, в англоязычной литературе принято считать Танеева «русским Бахом».

Дирижёрские трактовки «Орестеи» то подчеркивают родство партитуры с романтическим контекстом XIX века, то пытаются наделить её собственным колоритом. Михаил Плетнёв (Москва, 2001) борется с монотонностью эмоций, заданной партитурой, за счёт рубатного, контрастного, психологичного прочтения – но тут над музыкой начинает витать призрак Верди, чьё присутствие в «Орестее» тоже находят (в частности, в триумфальном марше Агамемнона). Татьяна Коломийцева (Минск, 1965) концентрируется на том самом сходстве с русскими композиторами, чему немало способствует традиционная русская манера пения солистов. Джемал Далгат (Ленинград, 1958) исполняет редакцию, в которой многие партии отсутствуют или сокращены, и читает «Орестею» как возвышенную трагедию идеализированной античности – тем самым наделяя Танеева индивидуальным голосом.

С этой, самой ранней из сохранившихся записей «Орестеи», перекликается и самая недавняя, сделанная в 2013 г. Леоном Ботстайном во время спектакля в Бард-колледже с Американским симфоническим оркестром и выпущенная год спустя на компакт-диске. Ботстайн тоже прикладывает усилия, чтобы изгнать тени великих предшественников Танеева из партитуры «Орестеи» и создать целостное прочтение оперы.

В Петербурге сейчас это ему удалось ещё лучше. Здесь в его распоряжении были солисты и ансамбль Академии молодых оперных певцов Мариинского театра, несколько солистов оперной труппы театра в основных партиях и, разумеется, Мариинский оркестр. С ними вместе Ботстайн придал объём плоской вазовой живописи партитуры, насытив её равномерным неиссякающим пафосом, который органично подошёл к греческой трагедии и сделал её убедительной именно за счёт патетичности. Что, увы, не означает, что «Орестея» стала захватывающей.

Захватывающей, впрочем, была меццо-сопрано Анна Кикнадзе в роли Клитемнестры (она состоит в труппе театра, остальные солистки – из Академии молодых певцов). Занять своё место на сцене она вышла уже в образе и не выходила из роли до самой смерти своей героини – да и после последней реплики на стул опускалась не артистка, допевшая партию, а смертельно раненая Клитемнестра. Сама же царица была из тех женщин, о ком с восхищением говорят «стерва»: с первого взгляда видно, что злодейка, но как же убедительно звучат медовые речи в исполнении этого бархатного женственного голоса!

Кроме Кикнадзе, строить сценическое, а не исключительно музыкальное взаимодействие с партнёрами пыталась только сопрано Мария Баянкина (Электра) – и в совместной сцене во втором действии перед слушателями оказались мать и дочь, которые стоят друг друга. Электра, которая у Танеева показана нежной и чистой, в исполнении страстной Баянкиной зазвучала яростно и грозно – словно заклинающая фурий героиня моцартовского «Идоменея».

Сопрано Аюна Базаргуруева в партии Кассандры – самой лиричной и при этом самой контрастной в опере – звучала с излишней металлической жёсткостью. Сопрано Мария Соловьёва сделала богиню Афину земной и чувствительной – ещё более человекоподобной, чем это положено богам по партитуре Танеева, где они отличаются от смертных разве что большей бедностью выражения.

Все солистки отдали должное античной тематике своими нарядами: драпированные платья или хотя бы просто завышенные талии, у кого-то тяжёлые серьги, у кого-то узел из волос – создать антураж таким образом было идеей Ларисы Гергиевой, которая руководит Академией молодых певцов и была ответственным концертмейстером «Орестеи». Простим солистов, что не смогли подыграть партнёршам – мужская мода не спешит внедрять хитоны.

Ореста исполнил тенор Дмитрий Воропаев. Он исполняет в Мариинке, в частности, Лоэнгрина и Зигфрида. Это уже второй вагнеровский певец, которого Ботстайн берёт на роль Ореста – в Бард-колледже её исполнял Михаил Векуа. Голос Воропаева был даже чересчур мощен, учитывая, что оркестр был невелик, но такой насыщенный теноровый звук доставляет удовольствие вне зависимости от чего бы то ни было. Тембр Воропаева довольно специфичен, но не оценить его технику и силу голоса нельзя. Агамемнона пел ещё один вагнеровский солист Мариинского – бас Павел Шмулевич с бездонным, полным благородства голосом. Все остальные мужские партии исполняли солисты Академии молодых певцов, и все они выступили достойно. Правда, бас-баритон Иван Новосёлов в роли Эгиста слишком увлёкся психологизацией своего персонажа – что, впрочем, не пошло в ущерб пению.

Хор своего потенциала не исчерпал: аргивяне, фурии и ареопагиты могли бы прозвучать ещё более слаженно, но тут могла сыграть роль нехватка репетиций.

Академии молодых певцов не привыкать к экзотическому репертуару: они по несколько раз в сезон дают концертные исполнения редких опер – от бельканто до произведений советских композиторов. В 2017 году со сцены концертного зала звучали такие вещи, как «Сорока-воровка» Россини, «Сибирь» Умберто Джордано, «Григорий Мелехов» Ивана Дзержинского. Но ходить в оперу зритель предпочитает в массе своей не для того, чтобы услышать новое: его привлекают хиты и звёздные имена – а их в программе «Звёзд белых ночей», как всегда, достаточно. Поэтому собрать зал «Орестея» не сумела. Да и тех, кто пришёл, не смогли спасти от скуки даже блестящие работы солистов. В благом стремлении сократить продолжительность спектакля второй и третий акты дали одним отделением – и к его концу отвлечённо рассуждать о круговороте мести, прощении, свободе воли и фатализме стало уже совсем тоскливо. Всё же не просто так некоторые произведения не могут закрепиться в репертуаре. Впрочем, возможно, «Орестее» просто не хватает сценического измерения и – согласимся с Направником – купюр.

 

Все права защищены. Копирование запрещено