Новая постановка «Парсифаля» с Клаусом Флорианом Вогтом в главной роли, открывала Байройтский музыкальный фестиваль. Фото Enrico Nawrath.
Байройт, Германия. В прошедший понедельник на открытие Байройтского фестиваля, начавшегося премьерой новой постановки «Парсифаля», были стянуты значительные силы безопасности, включая полицейских и служащих на контрольно-пропускных пунктах. Такие меры понятны с учетом царящей в южной Германии напряженной обстановки после целой серии жестоких терактов, – четыре за последнюю неделю – по крайней мере два из которых были совершены лицами, связанными с исламистскими террористическими группировками.
У руководителей фестиваля были особые причины для беспокойства. В новостных сводках то и дело отмечалось, что новая постановка под руководством Уве Эрика Лауфенберга оскорбительна по отношению к мусульманам. В частности, заявлялось, что девушки-цветы в одной из сцен второго акта, заколдованные злым волшебником Клингзором, предстают на сцене в образе искусительниц в исламских одеяниях, надетых поверх весьма фривольного нижнего белья.
Говоря о тех угрозах, с которыми столкнулся фестиваль, нельзя не упомянуть о произошедшем за ночь до его открытия теракте на музыкальном фестивале в Ансбахе примерно в 70 километрах от Байройта, совершенном сирийским беженцем, который после отказа в посещении фестиваля подорвал себя и ранил множество людей. «Парсифаль», основное внимание которого приковано к тем вещам, которые объединяют нас всех вне зависимости от религиозных различий, в свете этих событий оказался как нельзя более злободневным.
Райан Маккини, справа на переднем плане, в роли Амфортаса в терновом венце. Фото Credit Enrico Nawrath.
Постановка в самом деле изобиловала исламскими мотивами. Однако в действительности тонкая и визуально очень красивая работа Лауфенберга предоставляет зрителю возможность самостоятельных поисков и открытий в сложном и зачастую загадочном мире Вагнеровских опер. Этот «Парсифаль», с замечательным составом исполнителей, чистым тенором в исполнении Клауса Флориана Вогта в главной роли и Хартмутом Хернхеном в качестве дирижера, добившимся от оркестра яркости и чистоты звука, был величественным и провокационным.
В интервью, помещенном в программу фестиваля, Лауфенберг пояснил, что он считает оперу не религиозной, но скорее «панрелигиозной» или даже «пострелигиозной», выходящей за рамки религии и в то же время раскрывающей ее происхождение. Его постановка, несомненно, подчеркивает христианские элементы в опере, главными героями которой являются рыцари, посвятившие свою жизнь защите святого Грааля и начавшие испытывать душевные сомнения после того, как их предводитель Амфортас начинает страдать от загадочной раны. Сам Амфортас в неординарном исполнении американского бас-тенора Райана Маккини предстает молодым мужчиной чуть старше 30 лет, появляющимся в первый раз на сцене во время ритуальной церемонии в первом акте, в которой он выполняет символическую роль распятого Христа, в набедренной повязке и с терновым венцом, из его незаживающей раны течет кровь.
Чтобы дать зрителю понять, какое глубокое смятение охватило рыцарей, Лауфенберг решил перенести место действия оперы из Средневековой Испании, где действие происходит согласно либретто, в место, где христианство находится под угрозой. Рыцари, судя по всему, обосновались в обветшалой от времени и войн церкви где-то на Ближнем Востоке, примерно в наше время. Солдаты в военной форме и с оружием в руках постоянно наблюдают за ними. Главной доминантой в пространстве церкви является огромная чаша с водой, подобная купели, к которой два рыцаря отводят Амфортаса в надежде на его исцеление.
Очевидно, рыцари помогают жителям близлежащего города. В начале оперы мы видим нуждающихся, в том числе семью с детской коляской, спящих около них. В постановке четко отражена идея о том, сколь размыты религиозные различия персонажей. Загадочен образ Кундри, служащей рыцарям женщины, не имеющей возраста, страдавшей на протяжении многих веков и ищущей искупления. Она также являет собой типичный образ роковой женщины. Все эти черты героини находят выражение в сопрано Елены Панкратовой, сочетающем глубину тембра с пронизывающей выразительностью.
Герд Гроховски слева в роли Клингсора и Клаус Флорианом Вогт в роли Парсифаля. Фото Enrico Nawrath
Лауфенберг верно отметил, что ни один из героев оперы Вагнера не знает и не говорит так много и при этом не сообщает о себе так мало, как Гурнеманц, уважаемый всеми старый рыцарь. Его исполнение Георгом Цеппенфельдом, обладающим мощным голосом без малейшего намека на искусственность или позерство, делает честь постановке. Аккуратный и преисполненный достоинства, в очках и простом головном уборе, он излучает спокойствие и понимание происходящего, даже будучи рассерженным глупостью Парсифаля.
Образ самого Парсифаля в исполнении Вогта, длинноволосого, неугомонного, молодого, по-видимому, волею судеб повстречавшего рыцарей, по-настоящему озадачивает. Действительно ли он тот самый безгрешный спаситель, сила сострадания которого поможет искупить прегрешения рыцарей? Или же он, как думает поначалу Гурнеманц, всего лишь глупец. Голос Вогта ясен и пронзителен и вместе с тем мягок в верхнем регистре.
Антураж второго акта, действие которого разворачивается в замке Клингсора, смутно напоминает мечеть. Сгорбленный Клингсор (бас-баритон в исполнении Герда Гроховски) когда-то хотел стать одним из рыцарей, но теперь ненавидит их. Но тот факт, что в своих покоях он втайне хранит распятия, подтверждает амбивалентность его натуры. Его девушки-цветы действительно вначале появляются в облачениях, скрывающих все, кроме их лиц. С появлением Парсифаля на них остаются лишь весьма вульгарно выглядящие одеяния, они напоминают танцовщиц из арабских сказок. Возможно, Лауфенберг хотел, чтобы эта сцена выглядела несколько странно. Некоторые ценители творчества Вагнера отмечают, что музыка, сопровождающая их обольстительный танец, намеренно слащава и Лауфенберг отразил это. В третьем акте Парсифаль после долгих лет странствований возвращается в святилище рыцарей, в котором символическим обрядом крещения оканчивается его душевное перерождение. Вместо его умершего отца обряд совершает постаревший Амфортас. Его сопровождают не только рыцари, но и евреи в молитвенных вуалях, и мусульмане со священными книгами.
Лауфенберг последовал распространённому клише при постановке этой сцены. Может показаться, что это нечто банальное, этакая Вагнеровская Кумбая. Но на самом деле хор сливается в единый поток отчаянных шумных голосов, идея постановки усиливает впечатление от самого хора. И заключается она, по-видимому, в том, что всякий из нас временами приходит в замешательство, сталкиваясь с духовными вызовами, и все мы в этом едины. В завершение оперы рыцари и все члены их сообщества исчезают в тумане, на сцене горят огни домов, давая понять, что публика тоже является частью этого акта искупления.
Исправление от 26 июля 2016 года:
В предыдущей версии данного обзора была неверно указана дата теракта в немецком городе Ансбах. Он произошел в воскресенье ночью, а не в понедельник, когда состоялась премьера «Парсифаля».
Автор – ANTHONY TOMMASINI
New York Times. nytimes.com
Foto Enrico Nawrath/Bayreuther Festpiele
Перевод – Марат Абзалов
Пока нет комментариев