Персимфанс – красивое необычное слово, сокращение от Первый симфонический ансамбль. Такой коллектив существовал в Советской России с 1922 по 1932 годы. Созданный на волне революционного энтузиазма молодыми бунтарями-музыкантами, тогда он олицетворял стремление к равноправию во всех сферах, идею «праздника коллективного труда» без диктатуры дирижёра. Практика показала недолговечность подобных Персимфансу образований. Разногласия внутри музыкантов оказались сильнее веры в общее служение всенародному искусству. Идея «оркестра без дирижёра» канула в Лету на долгие годы.
Лишь в 2008-м году талантливый композитор и мультиинструменталист Пётр Айду попытался возродить Персимфанс в новом формате. Теперь это не стационарная филармоническая единица, дающая еженедельные концерты в крупнейших столичных залах с прямой трансляцией их по Всесоюзному радио, а разовая событийная акция, объединяющая лучших оркестровых музыкантов Москвы, Санкт-Петербурга, Перми, вплоть до уехавших в Европу соотечественников, не утративших азарта играть сверх основной работы, без раздумий о гонорарах. На концерте 3 октября в Большом зале Московской консерватории состоялось значимое возвращение Персимфанса в родные стены после более 80-летнего перерыва.
Демократизм Персимфанса как нельзя лучше соответствовал гуманитарной идее концерта-акции «Встань и иди», проводимого в четвёртый раз агентством «АприориАртс» и благотворительным фондом «Адреса милосердия» в помощь детям с ДЦП.
Не могу судить, насколько точно повторяла рассадка музыкантов тот, первый Персимфанс. Но выглядело впечатляюще. Вместо «веера» с дирижёрским подиумом в центре «ручки» — почти круг, вернее овал, плотно и равномерно занятый пультами. Часть скрипачей спинами к залу, виолончели – внутри круга слева от публики, где обычно вторые скрипки, деревянные духовые – в самом центре. Такой порядок обеспечивает максимальный визуальный контакт между группами и внутри каждой. Сразу отмечу, поведение большинства музыкантов, их мимика, движения корпуса, выгодно отличались от стандартной оркестровой позы, часто ремесленно равнодушной. Здесь даже спины девушек-скрипачек по выразительности приближались к драмбалету. Время от времени в роли «капитана» выступали то флейтист, то Пётр Айду за клавишами сбоку, то контрабасист Григорий Кротенко, то первый гобой. Само понятие «концертмейстер группы» в этой кучной рассадке терялось для зрителей, про лидерство отдельных музыкантов приходилось догадываться, видя знакомые по концертам РНО, спектаклям Большого театра, МАМТа и камерным вечерам лица внутри групп. Все без исключения молоды (средний возраст около 30), красивы, одеты кому как удобно. От традиционных для арфисток пышных вечерних платьев (разноцветных!), до пёстрых брючек у отдельных скрипачек, цветных сорочек у мужчин, не исключая и традиционного чёрного цвета. В группе виолончелей выделялась высокая фигура Петра Кондрашина. Концертмейстер Большого театра осуществлял «связь времён и поколений нить» в память о прадеде и прабабушке, родителях маэстро Кирилла Кондрашина, участниках того, первого Персимфанса.
Посмотреть-послушать «как же эта сотня сумасшедших будет выплывать без дирижёра?» нашлись бы охотники на любую программу, вплоть до шлягеров «классика на бис». Но не тут-то было! Подбор номеров способен был увлечь и удивить любого завсегдатая симфонических абонементов.
Увертюра к «Парсифалю» — высшей сложности полотно позднего Вагнера. Сакральный рассказ о таинстве жертвы и искупления, требующий полного слияния всех оркестровых групп и предельной чистоты исполнения. И это получилось! Когда в группах сидят почти сплошь «первачи», играющие по зову сердца, то струнные переливаются плотным шёлком, знаменитая вагнеровская медь строит, нюансировка богата динамическими оттенками. Была и некая особость во вкусе этого «Парсифаля». Отсутствие «демиурга на подиуме» сделало невозможным сладко-мучительные длинноты и зависания в окончании фраз, чем славен Байройтский гений. Здесь Вагнер услышался более здоровым и метрически размеренным, чем в привычных дирижёрских интерпретациях. Но и в этом был свой смысл и свежесть.
Следом прозвучало «Волшебное озеро» Лядова. То ли музыканты вошли в состояние «третьего глаза» и шестого чувства, интуитивной связи всех и каждого, то ли мы в зале перестали выискивать различия со стандартным оркестром и позволили себе просто слушать, но небольшая пьеса действительно показалась волшебством, образчиком русского музыкального импрессионизма благодаря палитре тембровых красок и насыщенности фактуры.
«Ромео и Джульетта» Чайковского, пожалуй, самый популярный номер в программе. Знакомый до болезненности, когда кульминации ждёшь и боишься, как встречи с давним возлюбленным. Захлестнуло до глубины души! Ярко, эмоционально, но выверено и чётко сработано. Чуть не строил финальный хорал у духовых, но не испортил впечатления перехваченного от восторга дыхания, с которым уходили на антракт.
Второе отделение посвящено было музыке 20 века. Как переход от романтизма в начале – «Мечты» Скрябина с солирующим роялем (Пётр Айду), сумрачный полёт в иные сферы.
«Завод» Александра Мосолова – самый известный опус композитора-конструктивиста, фрагмент из «Музыки машин» для неосуществлённого балета «Сталь» (соч.1928г). Сейчас прямолинейно иллюстративные попытки изобразить звуками движение поршней и лязг механизмов кажутся наивными. Но возможность показать мощный драйв духовых и ударных и ритмичность струнных «Завод» предоставил сполна.
В следующем номере управление взял на себя солист. Александр Лебедев, известный по киномузыке, к числу его работ относится популярный некогда фильм «Отряд Трубачёва сражается», написал и концерт для фортепиано с оркестром. Вторая часть, исполненная Петром Айду с Персимфансом – открытие ещё одной забытой страницы достойной советской музыки.
Завершение вечера парадоксально соединило искренность и помпезность. Прокофьев, «Ода на окончание войны». Сцену покинули все струнные кроме контрабасов, духовые предстали в усиленном составе, но главное, аж четыре рояля выстроились в ряд по авансцене, клавиатурами к залу. Скромно, без объявления вышли Вера Алмазова, Михаил Дубов, Пётр Айду и Лукас Генюшас. Фанфары на пределе децибел дополнялись пульсирующими пассажами и аккордами клавиш, ликование кипело, терпкие гармонии таили вечную прокофьевскую иронию надо всеми, начиная с автора. Финальный выброс исполнительской энергии вылился в бурные овации зрительного зала. Расходились все с чувством даже не удивления, а изумления обыкновенному чуду, имя которому – Персимфанс.
Фото Ира Полярная/Apriori Arts Agency
Пока нет комментариев