В череде масштабных фестивальных представлений и концертов «Звёзд белых ночей» Мариинского театра было одно внешне скромное, лаконичное, но больно оцарапавшее душу: моноопера Григория Фрида «Дневник Анны Франк». Уже не в первый раз представленная в Концертном зале полноценной сценической версией режиссёра Мстислава Пентковского, она собрала публику особую, явно не ищущую развлечений. Этот психологически тяжёлый, тихо трагичный спектакль не хочется назвать мрачным, потому что здесь много светлого, почти детского, музыкально выраженного удивительно красиво, а сценически – просто и человечно. Контрасты состояний героини так сильны и непосредственны, что безысходность развязки, кажется, не в состоянии перечеркнуть жизнелюбия. Всё сделано со вкусом, сдержанно, без наигрыша и нажима на слёзные железы. Срабатывает сама по себе история, превосходное актёрско-певческое исполнение и строгая, но эмоционально воздействующая сценическая атмосфера.
Наталья Павлова. Фото Наташи Разиной
Ансамбль из десяти музыкантов располагается на заднем плане площадки Концертного зала. На сцене – железная кровать, вначале закрытая чёрным покрывалом, по бокам шесть тёмных плоских манекенов: два мужских, два женских, ещё два – подростки. Перед каждым стоит пара обуви. Это словно тени людей, скрывавшихся от нацистов в убежище-складе: две еврейские семьи голландского происхождения, о которых идёт речь в дневнике. Седьмой была Анна, тринадцатилетняя девочка, зафиксировавшая на бумаге события, состояния, воспоминания, надежды и осмысление страшного конца. Тетрадка сохранилась чудом и попала в руки единственного уцелевшего – отца Анны Франк. Изданный на многих языках, дневник погибшей девочки стал основой для либретто пронзительной камерной оперы.
На планшете сцены лежит сложенная лестница-стремянка. На ней Анна поначалу играет в детские «классики», под ней, поднятой, прячется от своих страхов, на её ступеньках мечтает, с её верхней площадки заглядывает в окно, скудный источник связи с миром (видеоизображение на подвешенном экране). В переломный момент проживания Анной своих дневниковых записей видеонаплыв превращает стекольный переплёт – решётку окна в рельсы. Они неотвратимо ведут к воротам лагеря смерти Освенцима. Простое чёрно-белое видео срабатывает чрезвычайно сильно своей жуткой обыденностью. И осознаёшь, что сложенная стремянка на планшете сцены – тоже прообраз страшного железнодорожного пути в одну сторону.
В этой опере нет развёрнутых ариозных эпизодов, идёт единый поток мелодизированных речитаций, единый диалог героини с самой собой. Достоинство спектакля в том, что это действительно диалог, а не констатация музыкально-текстового материала. Работа солистки Академии молодых певцов Наталии Павловой удивляет зрелостью и мастерством проникновения в суть психологии девочки, загнанной в трагический тупик, но сохранившей светлый ум, юмор, радость бытия и способность к здравому рассуждению на уровне интуитивной философии. В финале первой редакции спектакля был эпизод, когда реальный отец Анны с экрана произносит такие слова: «Большинство родителей до конца не знает своих детей. И если бы родители могли прочитать дневники своих детей, они понимали бы их гораздо лучше». Спектакль Пентковского – тому подтверждение.
Успех исполнения главной и единственной партии во многом зависит от того, как идеально проработана певицей-актрисой с её музыкальной наставницей Ларисой Гергиевой каждая интонация, каждый музыкальный поворот, каждая смысловая деталь. Как органично сопоставлены контрастные состояния девочки-подростка и как это тонко донесено голосом. Анна естественна и проста, юна и чуть угловата, и при этом Павлова мастеровита, как опытная актриса. Она не наигрывает ребёнка, она проживает его состояние через интонацию, тембровую окраску, через свой внутренний детский свет, который не погас в зрелом человеке.
Наталья Павлова. Фото Наташи Разиной
Драматургия партитуры и спектакля сплетается из чередования эпизодов, музыкально и смыслово абсолютно контрастных: осознания гнетущей реальности, светлых воспоминаний, мрачных предчувствий, восторга первых (и последних) радостей любви, грустной мечтательности, нарастания тревоги, приводящей к кульминации ужаса, когда по планшету панически мечутся световые пятна, а героиня забивается под плед на кровати. И приходит почти спокойное осознание конца. Анна убирает в темноту один за другим все фигуры-манекены, на их месте остаётся только обувь. А потом она сама снимает туфли и в жутком, тихом оцепенении спускается по ещё одной лестнице в темноту пустой оркестровой ямы – в никуда, в небытие.
Исполнение титульной партии могло бы стать эталонным, если бы не досадное обстоятельство: общая невыверенность ансамблевого звучания. Позади сценической площадки всего десять музыкантов, и когда они солируют в оркестровых эпизодах, всё прекрасно. Но динамическое соотношение с голосом не сбалансировано. Данный музыкально-смысловой материал требует тонкости, полутонов и – обязательно! – слова. Полнокровное красивое оперное пение, каким свободно владеет Павлова, здесь – не единственная панацея. Нужен текст. А он частично теряется, приглушенный слишком самостоятельным звучанием инструментального ансамбля. Не до конца спасает и качество дикции, каким бы хорошим оно ни было у певицы. Это досадно. Другой вопрос, что исполнительница столь разнообразна в своей интонации, и сценическое действие так разработано, что смысл пения всё равно понятен. Но…
Правда, это «но» не мешает людям уходить со спектакля с развороченным и просветлённым сердцем, испытав очищающий катарсис. А это – самое главное.
Все права защищены. Копирование запрещено
Пока нет комментариев