Мне совершенно неважно, кто играл на этом инструменте — Чайковский или Ленин

«В рамках выставки «Покинутый дом: кунсткамера московских роялей” состоится концерт фортепианной музыки на старинных инструментах. В исполнении куратора выставки Петра Айду и известных российских пианистов Алексея Любимова, Екатерины Державиной, Сергея Каспрова и Александра Браже прозвучат фрагменты произведений российских и иностранных классиков:  Чайковского, Рахманинова, Шопена, Шумана, Моцарта, Глинки, Скрябина, Дебюсси. Произведения будут исполнены на уникальных клавишных инструментах, представленных на выставке. Рояли, призванные оживить экспозицию звучанием музыки, составляют коллекцию Петра Айду».

Текст достаточно полноценно описывает то, что произошло в выставочном зале Музея Москвы, но, естественно, его тезисность дала лишь намек на огромное количество контекстов, которые были сконцентрированы в этом месте в этот вечер.

Сама по себе выставка чрезвычайно интересна. Правда, сам Петр Айду отказывается называть это собрание инструментов своей коллекцией. Это спасенные им от уничтожения артефакты культуры, и, помимо естественной просветительской функции, у этой выставки фортепиано XIX века российского производства, которая продлится до 13 августа, есть еще одна чрезвычайно существенная задача.

Собрание инструментов, состоящее более чем из сотни исторических экземпляров, до недавнего времени размещалось в одном из помещений ОАО «Алмазный мир». Это была не выставка, это было хранилище пианино и роялей производства русских мануфактур, которые после 1918 года в одночасье стали лишь историей. Сам проект сохранения старинных инструментов Петр Айду назвал «Приют роялей» — название, в котором присутствуют нотки печали, потому что «веселое место приютом не назовешь».

Новая администрация предприятия потребовала освободить помещение, а перевезти на новое место такое количество инструментов (да и где оно, это новое место?) — нелегкая организационная и достаточно дорогостоящая задача. Некоторые средства удалось собрать с помощью краудфандинга на planeta.ru; часть инструментов уже смогли перевезти на склад, найденный и арендованный под Тверью, а часть находится как раз на выставке «Покинутый дом: кунсткамера московских роялей». Фактически, для спасения инструментов эта выставка — дополнительная возможность выиграть время, чтобы найти помещения для оставшихся.

«Мне совершенно неважно, кто играл на этом инструменте — Чайковский или Ленин. Их историческая ценность заключается в них самих, а не в том, что какой-нибудь человек, ставший в силу тех или иных причин знаменитым, нажал на них пару клавиш. Я их рассматриваю совершенно в другом контексте — как часть культуры, которой уже больше нет. Но мы все являемся ее потомками.

Алексей Любимов перед началом концерта, который, по своей сути, был формой салонного музицирования, сказал несколько слов о культурном смысле этого собрания инструментов:

«Рояли долгое время подвергались уничтожению, и лишь в последнее время остатки этого великолепия стали собираться в Москве Петром Айду с небольшим моим участием. Здесь, в России, были созданы школы фортепианостроения, эти школы исходили, в основном, из принципов не венских, а немецких и французских мастеров, и эти принципы более подходили и по ментальности, и по ощущению звука к русской музыке, и великие русские композиторы общались, в основном, с инструментами российского производства. Любимым инструментом Глинки был рояль Тишнера, петербургского мастера, у Чайковского стоял “Вирт”…»

«Метнер сочинял на “Штюрцваге”» — подсказала Екатерина Державина.

И программа концерта в значительной степени определялась звучанием рояля XIX века — тем самым, о котором говорил А.Любимов: Екатерина Державина исполнила «летние» пьесы из «Времен года» Чайковского на «Беккере» той эпохи, когда барышни исполняли эти же сочинения на таких же инструментах.

Петр Айду сыграл (в таком контексте это слово вполне органично) несколько песен Роберта Шумана в транскрипции Клары Шуман — «в жанре, вышедшем из употребления: это не концертные транскрипции, а переложения скорее для домашнего музицирования, чем для большой сцены», — сказал он перед исполнением.

А после концерта Петр Айду провел небольшую экскурсию со слушателями по экспозиции, рассказывая о своих любимых инструментах.

О качестве отечественных инструментов говорит тот факт, что, когда Шуманы приезжали в Россию, Клара Вик купила один из роялей работы мастера Вирта, петербургского законодателя мод 30-х — 50-х годов.

«Представить себе, что Артуро Бенедетти Микеланджели, приехав на гастроли в СССР, купил бы рояль “Красный Октябрь”, совершенно невозможно, а вот для России XIX века это было вполне нормально» — проиллюстрировал аналогией исторические изменения Петр Айду.

Дальше об инструментах рассказывает сам Петр Айду.

«Помимо пианино и рояля, если говорить биологическим языком, был еще один подвид — это типичное прямоугольное пианино, которое в России называли клавикордом. Что, безусловно, неверно. Внешне инструмент очень похож на клавикорд, но это фортепиано, и форма его обусловлена лишь дизайном и удобством использования его в интерьере. Это указывает на то, насколько музыка была интегрирована в бытовую жизнь. Данный инструмент был столом. Одновременно были инструменты, которые служили буфетом, или шкафом, или чем-либо еще. Существовали скрипки или флейты, встроенные в трость, — это показывает нам, что музыка была не концертным ритуалом, а частью жизни».

«Один из самых старых роялей “Беккер” — богато украшенный, сделанный, видимо, на заказ. Именно фабрику “Беккер” пощадила советская власть, преобразовав ее в “Красный Октябрь”, но в двухтысячных годах она окончательно погибла».

В собрании инструментов находится семь роялей Леопольда Штюрцваге. Это стандартная модель середины XIX века; было бы интересно послушать, как он звучит, но, к сожалению, это невозможно.

На вопрос, можно ли восстановить эти инструменты, Петр ответил: «Реставрировать можно любой из этих инструментов, но у нас нет даже такой профессии. В Европе подобные профессионалы имеются в достаточном количестве, и на сегодняшний день единственный путь — отвезти инструмент в Европу. Опыт такой у нас есть — мы отвозили на реставрацию в Бельгию рояль “Бродвуд”. Правда, это утопическое занятие, потому что помимо того, что это очень дорого, это еще и очень сложно в связи с довольно специфическим таможенным законодательством в России. Эти два инструмента Штюрцваге, конечно, хотелось бы отреставрировать и послушать.

Этот рояль Штюрцваге подтверждает легенду, которая ходит о нем среди настройщиков, что он в конце жизни разорился. На самом деле он не разорялся, но к началу ХХ века сильно поиздержался, и один дом на Дмитровке он вынужден был продать, потому что главной его целью был не коммерческий успех, а поиски новых идей и конструкций, он как мастер был чрезвычайно амбициозен.

Конструкция этого инструмента сочетает в себе элементы двух эпох: перекрестное расположение струн при отсутствии цельнолитой чугунной рамы, здесь, как в инструментах начала XIX века, — стальные распорки в деревянном корпусе. Это очень большой инструмент — его длина 2,60 м. Говорят, он принадлежал Андрею Белому.

Самый старый инструмент — “Шойерман”, пушкинской эпохи. Точно определить год выпуска инструмента невозможно, потому что время изготовления на рояле не указывается, его определяют по номеру, а каталогов нет, они утеряны. По конструктивным деталям установить это тоже практически невозможно, поскольку прогресс был очень неравномерным, и какие-то элементы могли быть архаичными; часто невозможно понять — то ли очень передовой инструмент своего времени, то ли устаревший более поздней эпохи. Ориентировочно, это – тридцатые–сороковые годы.

Этот инструмент в обломках — “Йохансон”. Точно такой же, только как новый, находится в ЦММК имени Глинки, он тоже не играет, так что в этом смысле они совершенно одинаковые.

Конечно, голубая мечта — воссоздать инструмент Вирта. Это знаменитая марка — инструменты Вирта определяли стиль фортепианной игры той эпохи. Хочется иметь инструмент, чтобы услышать, как эта музыка должна звучать. У Даргомыжского был такой инструмент, Одоевский писал ему похвальные статьи. Рояли Вирта — это часть времени, часть культуры, которую мы совершенно не знаем, не слышали никогда».

Собственно, в этой последней фразе и заключена вся драма — перед нами огромный, никому не нужный и практически недосягаемый слой культуры, существовавшей по историческим меркам совсем недавно.

Это огромный пласт контекстов — от производства и технических возможностей фортепианных мастеров России до общей бытовой культуры музицирования. И самое главное, каждый музыкант, а в особенности пианист, прекрасно представляет себе, насколько звучание инструмента и тактильные ощущения определяют стиль музицирования и ход композиторской мысли. Перед нами те самые инструменты, которые в значительной степени определили элементы направления русской композиторской школы. Большую часть из них невозможно услышать, на них нельзя играть, но они хотя бы не утеряны навсегда.

Есть надежда.

Все права защищены. Копирование запрещено