«О, в душе у меня столько слов для тебя и любви…»
В зале. Фото Ольги Колосовой.
В один из тёплых дней мая зал Гостиной дома Шуваловых был переполнен. Люди продолжали заходить практически на всём протяжении концерта. Заходили и в задумчивости останавливались, облокотясь о стены. А в зале вели свой тихий, красивый разговор две скрипки и альт с виолончелью. Поразительная по своей ясности, мелодичности, понятности каждому музыка слетала со струн. Звучал Тринадцатый квартет Николая Яковлевича Мясковского, одно из последних его сочинений.
Роль этого композитора в русской музыке, возможно, только сейчас начинает нами осознаваться в своём истинном масштабе. В нынешнем году исполнилось 135 лет со дня рождения композитора. Москва отметила эту дату камерно и тихо: концертом в Шуваловке и в библиотеке искусств имени Боголюбова (правда, на сентябрь намечен цикл из трёх вечеров фортепианной музыки Мясковского в исполнении М.Лицкого).
Вступительное слово — Валида Келле. Фото Ольги Колосовой
Организатор, идейный вдохновитель этих встреч с московскими меломанами – музыковед, критик и просветитель Валида Келле. Она дала своему небольшому концертному циклу название «Вспомним Мясковского»…
Несмотря на скромные возможности, два вечера дали значительные результаты. Важные для духа нашей страны. Поскольку страна этой музыки не знает. Записей её нет, в камерном ансамблевом музицировании она малоизвестна. Незнание это тем более удивительно, что композитором создано 27 симфоний(!). 27 оркестровых полотен. Он жизнь свою и своей страны осмыслял в симфониях. Они для нас – как маячки на его творческой дороге. Но для исполнения хотя бы одной симфонии нужен Большой зал. Консерватории или Чайковского. Нужно много-много музыкантов, репетиций, в конце концов, денег. Но два концерта, пусть только и камерной музыки – это уже серьёзный ответ сохраняющей упорное молчание в воспоминаниях о своих героях стране.
Мясковский родился за 19 лет до окончания века XIX-го (в 1881-ом), а умер в самой середине ХХ (1950-ом). Революция и война застали его зрелым мужчиной. Вторую половину жизни ему суждено было прожить в другой стране, в ином, социалистическом мире. Его личность, военная выправка, строгий облик, кажутся для нас далёкими, «классическими», дореволюционными, да что уж там говорить, несовременными (положа руку на сердце, нам и Рахманинов кажется выходцем из позапрошлого века, несмотря на то, что умер он в 1943 году). Но разве эта музыка – не плоть от плоти ушедшего века? Да в ней на каждом шагу рассыпаны его приметы. А наличие в ней красоты, строгой уравновешенности, прозрачности формы не может являться основанием для обвинения в ретроградности, отсталости.
Анастасия Князева, Татьяна Колосова, Юлия Пахомова и Михаил Аленин. Фото Ольги Колосовой
Размышляю о том, почему так трудно подобрать слова для описания музыки Мясковского, и понимаю, что в ней просто-напросто слишком много от музыкального совершенства – понятия так неблизкого искусству ХХ века – и настоящая красота мелодического слова, и драматизм, а лучше сказать, внутренний трепет, и абсолютная выстроенность, сбалансированность формы. Как-то смог он так искусно, на основе обычных гармоний, в рамках, например, старого квартетного жанра, при помощи, казалось бы, окончивших своё существование в прошлом веке приёмов сотворить новую музыку. Например, полифоническое изложение одной из тем квартета. Само по себе оно, может быть, и не утратило своей актуальности, кто не использовал фугато и имитаций в разработках симфоний для нагнетания страстей! Но так проста, прозрачна тема, положенная в её основу, что кажется, будто она пришла к нам из других времён. Но нет, это не стилизация, не эпигонство. Может быть, покажусь слишком смелой, но предположу, что это не что иное, как один из образцов музыкального идеала! Рождённого в результате отсечения лишнего, в результате богатейшего внутреннего содержания.
Его появление в музыке первой половины ХХ века, века разрушения идеалов и крушения надежд на их возрождение, стало возможно благодаря многим сложившимся воедино предпосылкам в личности Мясковского. Прежде всего, дореволюционным воспитанием в аристократическом, самом лучшем смысле этого слова. Когда нельзя не идти на войну за родину, обращаясь лицом к смертельной опасности (Мясковский прошёл Первую мировую войну офицером сапёрных войск: «Почти всё время – на передовых линиях»), когда после пережитого уже невозможно расстаться со своей страной, несмотря на произошедшие в ней перемены: «Не убегайте от событий. События не простят Вам этого» (из письма Мясковского Прокофьеву).
Людмила Борисова и Ольга Лобанова. Фото Ольги Колосовой
При этом Мясковский всю жизнь старался понять советскую власть, пытался научиться в ней честно, не лукавя жить. На его творчестве не мог не отразиться его характер, склад мышления. Ему недостаточно было поверхностного знания в той или иной сфере, будь то изучение музыкального искусства или явлений природы. Поэтому он учился, познавал до самой смерти. Недаром он, поначалу «дилетант» в музыке, поздно пришедший в консерваторию (в 1906 –ом году ему было уже 25, на 10 лет больше, чем его однокурснику Серёже Прокофьеву), стеснявшийся того, что не научился как следует играть на фортепиано и дирижировать (эта нехватка исполнительского мастерства – в отсутствии систематического музыкального образования в юности), стал для современников в 20-30-х годах главным арбитром в музыкальных делах. Просто он однажды понял, что не может жить без музыки. И пошёл к ней наперекор семейным традициям, согласно которым должен был стать военным или инженером. Он продирался сквозь своё незнание: всё время слушал, впитывал, и конечно, писал: «Лето я бешено сочинял сонаты, романсы» (Автобиографические заметки) — это высказывание композитора относится к началу 1900-х годов, но почему-то кажется, что его можно отнести ко всей творческой жизни Николая Яковлевича: «Говорят, душевное спокойствие Мясковского на девять десятых было в сочинительстве».
Михаил Турпанов. Фото Ольги Колосовой
Ещё одной важной чертой, объединившей и характер, и воспитание, являлась сдержанность. Недопустимость в творчестве истерик, воплей, гипертрофированной эмоциональности, на грани хорошего вкуса, на грани искусства. Нельзя забывать: Мясковский был на войне, он видел её своими глазами, он знал цену человеческой жизни, каждый день встречался со смертью. И нет, он не сошёл с ума, не пришёл к атональности или додекафонии как к наиболее подходящим формам выражения «ужасов начала ХХ века». В его романсах нет воя, нет крика, их мелодии песенны, вокальны, они льются, рисуя свои образы в окружении мелодических брызг. Безусловно, на страницах, к примеру, Шестой симфонии, этой военно-революционной летописи, встречаются и страшные, угрожающие образы, и сметающие всё на своём пути движения (гражданская война об руку с революцией шагают по стране). Но в конце всё же – духовный стих. Глубокие русские корни и единственно вечный смысл: главное, что теперь «тебе, душа, на Суд Божий идти». Наверное, очень сильная любовь к самой музыке, а ещё к правде, сделала музыку Мясковского такой, какая она есть, столь близкой к совершенству.
Татьяна Келле. Фото Ольги Колосовой
Произведения в программах концертов распадались на два периода творчества композитора: ранний (нулевых и десятых годов) и поздний (последнего пятилетия жизни). Ранняя музыка была представлена фортепианными и вокальными сочинениями. Звучали: Вторая фортепианная соната, Шесть импровизаций для фортепиано «Из прошлого», «Дар», «Пьявки», «Кровь», «Ничего», «Внезапно» на слова З. Гиппиус, сюита для голоса и фортепиано «Мадригал» на стихи К. Бальмонта, «Наяда», «Очарованье красоты в тебе» Е. Баратынского, «Гроза», «Долина-храм», «Пан и Психея» Вяч. Иванова. Позднее творчество было представлено камерно-инструментальными произведениями: Сонатой № 2 для виолончели и фортепиано, Тринадцатым струнным квартетом. Здесь было и удивительное открытие позднего Мясковского: вокальный цикл на стихи Степана Щипачёва.
Тамара Третьякова. Фото Ольги Колосовой
Ранняя вокальная лирика создана до революции. Здесь всё говорит о молодости чувств, о юношеской самоуглублённости и склонности к сгущению красок. Кто в двадцать лет не ощущал себя самым одиноким на свете? Кто не погружался в свой мир в поисках смысла жизни? Здесь, как нельзя кстати, пришлись композитору острые, предельные, мрачные образы Зинаиды Гиппиус. Противоположная грань, грань упоения жизнью – это светлая лирика Баратынского, Бальмонта, Иванова с невесомыми, нежными пейзажами, где расцветают лилеи, Наяды «дремоте предают усталые красы»… Зарисовкам этих трепещущих, нездешних образов обращал Мясковский своё перо начинающего композитора. Так точны, так согласны с текстом его музыкальные линии, что создаётся ощущение, что они так и появились на свет в нераздельном единстве. Это не мелодия и аккомпанемент, а именно импрессионистические картины. Ловить настроение, точно передавать его в звучащей ткани – это композитору было подвластно с самого начала пути. Фортепианная соната – это другая сторона натуры, верящая в неотвратимость карающей судьбы. Мотив Dies irae (известная, наверное, только музыкантам секвенция из заупокойной мессы, в переводе означающая «День гнева»), возникая в разработке, начинает раскручивать свой беспощадный грозный танец. Но в то же время и основные темы сонаты, призванные отобразить личное начало, очень сильны. Они о мужском характере, они о мощных душевных бурях. Эти же черты Мясковского останутся и в его поздних произведениях. Но если в ранних эти душевные силы возмущения, протеста поглощают его целиком, то в конце жизни им отведено своё место. Натура гения, мудрого, много повидавшего и передумавшего человека их обуздала. Главным становится – красота, мудрость, мера во всём. Такова Соната для виолончели и фортепиано (звучала в переложении для альта), таков и Тринадцатый квартет.
Яна Иванилова и Ольга Макарова. Фото Ольги Колосовой
Удивительным открытием стал цикл на стихи Щипачёва в лёгком, даже кристальном исполнении Яны Иваниловой и Ольги Макаровой. Он вдруг показал, как близок был Мясковский нам. Как недавно он ушёл из жизни. Ведь он писал об этой советской стране, о Подсолнухе, об Эльбрусе. И во всём находил свою неповторимую прелесть, во всё влюблялся чуткой душой неравнодушного человека.
На искреннее чувство его музыки не могли не отозваться исполнители. Каждый проникся и погрузился в неё: и неутомимый Михаил Турпанов, и прекрасные вокалисты: кроме Яны Иваниловой, исполнявшей упомянутый цикл и «Мадригал» в концертах принимали участие Людмила Борисова с фортепианным дуэтом Тамары Третьяковой и Елены Лобановой и Елена Золотова с Михаилом Турпановым за фортепиано. Несмотря на технические сложности, замечательно удалась камерно-инструментальная музыка квартету Quatro cuori Анастасии Князевой, Татьяне Колосовой, Юлии Пахомовой и Михаилу Аленину, а также исполнителям Виолончельной сонаты Татьяне Келле и Тамаре Третьяковой.
Елена Золотова и Михаил Турпанов. Фото Ольги Колосовой
Какова же роль Николая Яковлевича в истории русской музыкальной культуры? Наверное, благодаря наличию его музыки в середине века, в стойком удержании её равновесия продолжение русской музыки в её традиционном классико-романтическом ответвлении (ведшем свою историю от Чайковского, и от кучкистов) стало вообще возможным. И это не только потому, что он воспитал не одно поколение композиторов, а в общей сложности, около 80 учеников, а потому, что он был опорой во времена, когда всё расшатывалось, он был столпом, фундаментом, глубоко укоренённым в истинно, первозданно музыкальном. Музыка его была наглядным примером того, что далёко не всё потеряно, не всё исчерпано, не всё ещё пережито в звуках. Мясковского надо вспоминать. И чем чаще мы будем это делать, тем лучше. Для нас.
Пока нет комментариев