Бельгийский хореограф Сиди Ларби Шеркауи дебютировал в Мюнхене как постановщик оперы-балета Ж.-Ф. Рамо «Галантные Индии»
Мюнхенский оперный фестиваль, который длится с двадцатых чисел июня до конца июля в столице Баварии, не стоит относить ни к каким группам летних европейских форумов, он единственный в своём роде, так как сочетает элементы всех других тематических форумов. В силу исторических причин в Баварской опере всегда в репертуаре есть несколько опер Вагнера, и на фестивале их поют лучшие в мире вагнеровские певцы. В операх Верди, Пуччини и Вагнера обязательно выступают топовые исполнители Йонас Кауфман и Аня Хартерос. К фестивалю театр практически каждый год заказывает оперную новинку молодому композитору, а также развивает аутентичное направление, добавляя в афишу очередное название из барочного репертуара. Несколько лидерабендов, как яркие бусины, украшают оперное ожерелье феста.
На этом форуме нет деления на главные и второстепенные события, складывающиеся прежде всего из парада премьер прошедшего сезона, но чтобы уловить суть идейной нагрузки смотра и расшифровать его мотто, обязательно нужно посетить фестивальную премьеру, которую играют ближе к концу июля. В эпицентре этого сезона оказались «Галантные Индии» Рамо в постановке самого востребованного европейского хореографа-бельгийца, бравирующего своими марокканскими корнями Сиди Ларби Шеркауи. Нет ничего удивительного в том, что активиста и защитника прав мигрантов пригласили на постановку спектакля, прославляющего добродетель и галантность турок, индейцев и афроамериканцев, но поразительно, как интендант театра Николаус Бахлер ещё до высадки новой волны сирийских беженцев, осевших в итоге в Германии, уловил тренд будущего сезона 2016, предсказав тему, которая летом стала бродячим сюжетом на многих фестивалях в немецкоязычных землях. Было понятно, что германские критики разорвут в клочки все постановки, где поднимаются темы Fl?chtlinge, именуемых местным газетами «новыми немцами». Для германских коллег это слишком трезвая реальность, которая хлынула на подмостки с передовиц, и они пока не готовы делать художественные обобщения. Напомню, что беженцы, просто как данность, присутствовали и в новом «Парсифале» в Байройте: бородатые азиаты тихо ночевали на своих раскладушках в церкви, где потом развернулись главные события оперы.
В основе концепции Шеркауи изначально лежала более абстрактная идея – рассказать с помощью спектакля, в либретто которого исторически было заложено много просвещенческих гуманистических идей, о разного рода миграциях, в том числе и о крайней их форме – вынужденном бегстве людей из родных мест и ущербном существовании в статусе беженцев. По мысли постановщика, любой устроенный и обеспеченный человек во Франции, Бельгии, Голландии или Германии может оказаться однажды в статусе бездомного беженца, такого же, как новейшие мигранты из Сирии, на его глазах «занявшие» Кале в ожидании переправы в Альбион. Собственно, это не противоречит либретто «Индий», где содержится похожая история-перевёртыш: группка европейских аристократов, чей корабль потерпел крушение, попадает в плен к туркам и живёт на острове в качестве беженцев. Эту неприятную «ситуацию» европейцам создали Рамо и его либреттист Фюзелье, чтобы воспеть «естественного человека» Руссо, которого можно встретить везде, включая все экзотические псевдо-Индии, и он не останется равнодушным к проблемам другого человека, даже если тот иноверец. В программке Шеркауи сообщает, что его вдохновило на создание спектакля посещение парижского Музея иммиграции, базирующегося во дворце Porte Doree, именно там он придумал превратить оперу-балет Рамо в музейную «бродилку» с ретроспективным вектором.
Художником спектакля выступила немецкая художница Анна Фиброк, которая много лет оформляла спектакли Кристофа Марталера. Её фирменный метод – создание информационно ёмких сценических пространств, которые выглядят чьими-то апартаментами, офисами, общественными зданиями, настолько уютными и «обжитыми», что, кажется, их театру одолжили ненадолго, а затем вернут прежним хозяевам. Фиброк выстроила «анахронистическую» комнату, попеременно служащую школой (выезжают парты), музеем (витрины), церковью (живописный керамический алтарь) и тюрьмой (решётка). Кроме того, периодически возникала палатка беженцев и две кабинки «девочки налево, мальчики направо», разделённые шторкой, нужной для особых случаев, когда туалет превращался в исповедальню.
В Прологе хорошенькая учительница начальных классов в розовом костюмчике (Геба в исполнении американского сопрано Лизетт Опорезы) преподает природоведение детишкам в смешанной школе в условном Евросоюзе (синие костюмы и флажки с жёлтыми звёздочками). Школьную идиллию нарушает приход директрисы-американки (Беллона в исполнении мастера гротеска Горана Юрича), которая сообщает о всеобщей мобилизации и необходимости усиленной военной подготовки. Прилетевший откуда ни возьмись Амур-стюард/Заира (португальское сопрано Анна Квинтанс) предлагает расстроенной учительнице уехать на работу в заморские страны, где она встретит более деликатных и великодушных людей, чем в Европе. Уже в Прологе появляются танцовщики (артисты и педагоги по разных техникам танца от знатоков классического балета, хатхата и брейк-данса до виртуозов contemporary и летающих шаолиньских монахов). Персонажи оперы их не замечают, как мы не замечаем в городе тружеников тыла, привычных и нужных туалетных работников и дворников. Их принесло в Европу неведомое судно, они сложились в дружную команду уборщиков с тряпками и швабрами, сочувствующую всем страдающим героям оперы. Они периодически прилежно подметают пол, вытирают пыль и моют окна, но в основном танцуют, независимо от того, что в этот момент делают их поющие коллеги. В первом акте они встанут вместе с бедняжкой Эмили (сопрано Эльза Бенуа) в музейную витрину и приплывут на ней на турецкий остров. Поучаствуют в паноптикуме, который Шеркауи устраивает в спектакле на манер художника из ЮАР Бертрана Бейли (его умопомрачительная выставка-спектакль Exhibit B в ММОМА проходила в рамках фестиваля «Территория» в 2014 году). Бейли реконструировал практику «человеческих зоопарков», вспыхнувшая мода на которые цинично завершала век европейского просвещения, когда белые импресарио показывали за деньги живого темнокожего человека (или его чучело) с физическими изъянами. В «Галантных Индиях» места темнокожих экспонатов занимают «бледнолицые».
Как и другие постановщики «Индий», Шеркауи раздаёт большинству певцов по две роли (в иной диспозиции, чем у Рамо), причём у него они не переодеваются, чтобы мы их постоянно узнавали и в других актах, где по либретто Фюзелье таким персонажам нет места. Так Опореза в ожидании четвёртого акта, где ей предстоит сыграть индианку Зиму, выводит школьников (своих учеников) из церкви, когда начинается извержение вулкана. Или благородный турок Осман (его и Али из акта «Персидский праздник цветов» поёт молодой бас Тарек Назми), по сути поженивший своего соперника Валера/Такмаса (французский тенор Сирил Овити) на девушке, которая нравилась ему самому, организует целую серию «незапланированных» венчаний во второй картине «Перуанские инки». Он так старается соединить очередных влюблённых, которые поймали букет предыдущей пары, что оказывается спонтанно пособником однополого брака, невольно компрометируя коррумпированного священника Гуаскара/Альвара (французский бас-баритон Франсуа Ли). Анна Прохазка не успевает выйти из образа запуганной фанатиком (на самом деле, влюблённым в неё) Гуаскаром перуанки Фани, как ей уже нужно переодеваться в «персидку» Фатьму, в свою очередь наряженную польским рабом. Французский тенор Матиас Видаль забавным образом исполняет во втором акте верного однолюба – испанца Карлоса, а в четвёртом акте «Дикари» – ветреного француза Дамона. Американскому баритону Джону Муру, исполнившего американского аборигена Адарио, других ролей не досталось, зато его героя, в обход француза и испанца, выбрала красавица-дикарка Зима.
Музыкальным руководителем спектакля выступил англичанин Айвор Болтон. Чаще всего шеф зальцбургского оркестра «Моцартеум» и вводит очередную барочную новинку в репертуар Баварской оперы. Из Фрайбурга был приглашён раритетный гость – Балтазар-Нойман-хор. Им руководил Детлеф Братчке. В мире музыкантов-аутентистов Болтон занимает нишу деликатного «правого», который при поступательном движении вперёд всегда избегает крутых виражей. Например, он не берёт на себя ответственность за ускорение или замедление (как некоторые пионеры аутентичного движения) темпов и «заострение» ритма (как делает Курентзис) исполнения чаконы, или рондо, или ригодона, написанных Рамо в XVIII веке. Он как бы тактично говорит: «Мы не знаем достоверно, как танцевали Король-солнце и его наследники, какие точно па они делали, поэтому давайте оставим больше воздуха внутри музыкальной формы и дадим слово хореографу». Для Шеркауи, который любит ставить округлую, амплитудную, слегка расслабленную (с помощью индийских техник) хореографию «без острых углов», он стал идеальным партнёром. Хореограф сумел не растратить зря «воздушные» подарки Болтона. Партитура придуманных им рулад бескостных танцев, словно льющихся в беззаботной неге, обвила прихотливым барочным (в его позднем изводе рококо) плющом «заумные» арии Рамо и унесла опьяненного зрителя в Элизиум. Результат такой тонкой постановочной работы (стоит отметить ещё драматурга Мирона Хакенбека) понравился бы обязательно композитору-философу, который зашифровал в своём раннем «галантном» опусе много социально значимых посланий, совершенно не мешающих наслаждаться искусством Терпсихоры и других сестёр-муз.
Фото Уилфреда Хёсля
Пока нет комментариев