Из леса – в хижины и дворцы

Елка трижды приходила в Россию, чтобы стать символом Нового года

Сейчас во многих домах зажглись огни новогодних елок. Хвойное деревце – ель (а на юге страны чаще сосна) в завитках серпантина, нитях серебряного «дождя», с яркими игрушками – непременный спутник Нового года. Для большинства россиян он был и остается главным праздником, вне политики, оттого самым любимым. В декабре нарядные елки появляются на площадях и во дворцах, в школах, офисах и больницах. Музеи наперебой ведут рассказ о традициях встречи Нового года, а заодно и Рождества: все-таки ель скорее рождественское дерево, хотя в нашем сознании два праздника, светский и религиозный, давно слились воедино. Но твердо ли мы знаем, почему вешаем игрушки именно на елку? И давно ли сложилась эта традиция? С каких пор название деревца стало означать еще и новогодний праздник – для детей утренник, для взрослых – бал? И почему даже у елки в нашей стране трудная судьба?

Сегодня трудно поверить, что милой нам новогодней елочки, увешанной игрушками, еще два века назад в России не знали. Популярность, которую она немалым трудом завоевала к концу XIX века, в советское время ей пришлось скрывать: по приказу властей, боровшихся с религией, традиционная новогодняя атрибутика чуть не исчезла. Впрочем, первые репрессии коснулись елки еще до большевиков, в годы Первой мировой войны: ведь обычай украшать к Рождеству лесную красавицу и в нашу страну, и в Европу проник из вражеской в тот момент Германии. Правда, это лишь один из мотивов «антиелочных» выпадов вековой давности: приверженцы русской старины видели в елке угрозу национальной самобытности, защитники природы – опасность для сохранения леса. Эстеты отвергали елку как «неуклюжую, немецкую и неостроумную выдумку». Ополчилась на нее и православная церковь, считая праздник у зеленого деревца иноземным, западным, а значит, чуждым православию новшеством, к тому же с языческими корнями. Вплоть до революции 1917 года Святейший синод своими указами запрещал устройство елок в школах и гимназиях.

Оказывается, елка приходила на Русь трижды, прежде чем обрела статус главного символа Нового года. Свой вклад внес Петр Великий. Именно по воле царя-реформатора в России под новый 1700-й год впервые появилось убранство из хвойных ветвей и отдельно стоящих елей. Петр решил положить конец «новолетию» на старый лад, отмечавшемуся на Руси 1 сентября, и пойти в ногу с Европой, где новый год давно начинался с 1 января.

Фрагмент указа Петра I от 1699 года. Фото Commons.wikimedia.org

Царский указ от 20 декабря 1699 года предписал вести летосчисление не от Сотворения мира, а от Рождества Христова, «по примеру всех христианских народов». В указе были и рекомендации по устройству праздника: в день Нового года пускать ракеты, зажигать огни. А столицу (тогда еще Москву) украсить хвоей: «каждому хотя по древцу или ветве на вороты /…/ а стоять тому украшению января в первый день». Так был заложен трехвековой обычай устанавливать елку на зимние праздники, пока – лишь как элемент городского ландшафта.

Занятно, что после смерти Петра его предписаниям следовали только в питейных заведениях: весь ХVIII и XIX век к Новому году их продолжали украшать елками, ставя деревце на крыше или у ворот. По этим елкам стали опознавать кабаки, которые в народе прозвали «елками» или «Иванами елкиными». Русский язык сохранил поговорку «Пойдем-ка к елкину, для праздника выпьем». Правда, сегодня далеко не многие поймут выражения: «елку поднять» – пьянствовать, «идти под елку» – идти в кабак, «быть под елкой» – сидеть в кабаке, «елкин» – нетрезвый. Реабилитировать ель удалось лишь XIX веку, когда от живших в Петербурге немцев, включая венценосных особ, пошла мода ставить дома деревце с украшениями в ветвях и подарками к Новому году.

Вы видите не полный текст статьи. Оформите подписку, чтобы увидеть материал целиком.
Вы можете прочитать текст не оформляя подписку. Оплатите доступ к материалу на одни сутки.