Вокруг Михайловского театра в Петербурге всегда так много разговоров, а показывает он так мало новых спектаклей, что любая его премьера вызывает любопытство. А тут ещё и зазывная афиша в странном китайско-японском стиле, и витающий в воздухе загадочный искусствоведческий термин «шинуазри»… В общем, интрига!
Фишка спектакля «Свадьба Фигаро» – именно это самое «шинуазри» («китайщина», европейское представление о «китайском стиле»). Почему такая экзотика, сопряжённая с Моцартом? В принципе, ничего сверхъестественного. Действительно, направление шинуазри было ветвью стиля рококо, во времена господства которого творил Моцарт. Другой вопрос, что музыка австрийского гения в узкие рамки рококо никаким образом не укладывается. Но повод поэкспериментировать есть.
При желании этот театральный опус можно расценить и как реплику пермско-японской «Травиате» Уилсона – Курентзиса. Но это не пародия на Уилсона: спектакль режиссёра Вячеслава Стародубцева и художника Петра Окунева хоть и не лишён смешливых намёков на стилистику знаменитого американца, но достаточно самоценен.
Красивая, с мягким юмором стилизация ориентального изыска, соединённая с атрибутами площадного театра (всё происходит на просторном зелёном лугу, куда въезжают повозки с декоративными элементами интерьера), совершенно не противоречит музыке. И дивная первая ария Графини, звучащая словно через флёр водного пространства с плавающими в ритме музыки золотисто-красными видеорыбками, возражений не вызывает. Тем более что этот декоративный мотив не сиюминутен. Он интересно развит в последней картине, где все персонажи маскированы золотисто-красными хламидами (под стать рыбам). Что остроумно и поэтично разрешает проблему путаницы, ошибок и неузнаваний, зачастую так неловко представляемых на сцене. Когда же вуали сброшены и развязка интриги свершена, на возвышенно-торжественной музыке финала вверх взмывает масса китайских летающих фонариков, и словно бы всё конфликтное напряжение отношений растворяется в красивом ночном небе.
Юмора в этом спектакле тоже хватает. Ну, хотя бы слуги просцениума, они же слуги Графа – азиаты, время от времени затевающие единоборство, издающие воинственные кличи, принимающие бойцовские позы. Они устрашающе бьют в барабаны в сцене суда или неожиданно забавно реагируют на итальянское il madre, il padre русскими возгласами «Мама!», «Папа!», на что разъярённая Сюзанна отвечает дополнительной серией оплеух в адрес Фигаро (далеко не новый приём, но на фоне ориентальной неги, в которую погружено действо, это выглядит озорно). Буффонные персонажи не комикуют или почти не комикуют, кроме, разве что, дрыгающегося Базилио с японским сямисэном. Но когда Бартоло – Карен Акопов в зверском гриме самурая с веером появился на носилках и на полном серьёзе грозно запел, было очень смешно.
Слегка отрешённое существо с бело-голубыми волосами изображало Керубино, скорее, как экзотического инопланетянина, нежели поэтично-блудливого донжуанчика. Но и Ирина Шишкова, и Софья Файнберг озвучили партию качественно, правда, в характерно русской, не слишком инструментальной манере.
Сюзанна Светланы Москаленко или Екатерины Фениной – наиболее традиционный персонаж, отчего обе добротно поющие дамы несколько проигрывают в загадочности, уступая первенство экзотичной Графине. Её выход на вторую арию великолепен. Живописная группа, состоящая из нежной страдалицы в обнимку с большущей китайской вазой, нескольких детей с красивой вазой поменьше и яркими цветущими ветками ритуально шествуют на музыке вступления. По мере своего грустного повествования Графиня роняет вазу, расколов её на черепки. Жизнь Розины разбилась, как этот сосуд. Женщина кое-как пытается собрать разбитую вещь, но увы… А на заднем плане дети наполняют цветами вторую красивую вазу: похоже, для Графини ещё не всё потеряно! Эпизод организован очень музыкально, с лукавой улыбкой постановщика и хорошим пением Марии Буйносовой, в других эпизодах, правда, несколько резковатым.
Из главенствующих мужчин лидировал Борис Пинхасович в качестве Графа. Удивительно пришлась ему эта партия-роль! Барская стать и манеры аристократа, воля и капризность в поведении, прекрасное звучание голоса – всё при нём. И китайский дракон, спроецированный на задник во время гневного монолога Графа – тоже в абсолютном соответствии с высокой самооценкой и яростью Альмавивы. Александр Шахов, непревзойдённый Папагено в прошлой моцартовской премьере театра и второй Граф данной постановки, по природе своей, скорее, характерный герой, хотя голос его звучит очень качественно. И как-то захотелось в этом составе Александра Кузнецова – Фигаро и Шахова – Графа поменять местами. Пожалуй, оба выиграли бы от этого. Фигаро Андрея Серова был в меру энергичен, но партия для этого хорошего певца оказалась не самой выигрышной: звуковедение было рваным, природная красота голоса не выявилась.
Костюмы и гримы Жанны Усачёвой удачно совместили китайско-японскую экзотику и рокайльные мотивы. Силуэты и цвета красивы, неожиданные фантазийные детали экзотичны. И всё органично гармонирует с декором сцены, который, не загромождая игровую площадку, вкупе с одеянием персонажей несёт достаточно тонкое иронично-лиричное, но и шутливое настроение. Игра в шинуазри, пожалуй, удалась.
При этом постановщики пошли на рискованный шаг, внеся значительные купюры. Вряд ли здесь повинен ориентальный стиль, но в спектакле отсутствует сцена переодевания Керубино с арией Сюзанны, изрядно «пооткусаны» речитативы. Нельзя сказать, что Моцарту нанесён кровавый урон – всё проделано довольно ладно. Но строгие музыканты, конечно, возмутятся – это их право. Хотя представление и так, даже с учётом чрезмерной стремительности практически всех allegro, длилось три часа.
Но дело даже не в купюрах. Музыкальная составляющая спектакля определённо провоцировала претензии. Временами певцы безбожно расходились с оркестром. Молодой дирижёр Иван Великанов (он же и за клавесином), задав в увертюре энергичный летящий темп, пытался удержать его в подвижных эпизодах во что бы то ни стало, не очень оглядываясь на вокалистов, – по принципу «кто не успел, тот опоздал, но это его проблема». В результате оркестр был хорош, но как-то сам по себе. Гибкости во взаимоотношениях инструментальных и вокальных компонентов звучания явно не хватало.
И ещё об ансамблях как об одной из главных прелестей этой оперы. В первом премьерном составе голоса были подобраны так, что они сливались почти идеально. Во второй день этого не случилось – видимо, специально не озаботились, и ожерелье дивных созвучий потускнело. И не потому, что плохо пели, просто голоса не были должным образом сбалансированы. То есть над музыкальной тканью предстоит ещё много работать. Моцарт обязывает.
Но спектакль состоялся – при всей эксцентричности его сценического обличья. Шутливая, слегка претенциозная сценическая природа не вступила в противоречие с музыкой. Напротив, подарила ей новый экзотический оттенок аромата. А зрителю – чувственно-интеллектуальное развлечение в стиле шинуазри.
Все права защищены. Копирование запрещено
Пока нет комментариев