– Дорогая Валентина Николаевна, я всегда, помимо восторга, чувствовала своеобразное родство, когда слушала Вас. В прошлом я тоже по диплому альтистка. Считаю наш инструмент самым вокальным (пусть простят меня друзья – скрипачи и виолончелисты), способным имитировать и женский голос (меццо, контральто), и мужской тенор.
– Возможно, сейчас прозвучит прозаично, но я перешла в юности со скрипки на альт, чтобы не голодать. Буквально! Трудные военные годы, всё по карточкам. Я в 1943 году одна вернулась из эвакуации в Москву (где оставалась моя бабушка), чтобы поступать в училище. И вот как скрипачка, учась на первом курсе Мерзляковского училища, я искала, где бы подработать. Тогда в кинотеатрах перед сеансами играли небольшие струнные ансамбли, в драме часто набирали живой оркестр на разовые спектакли. Но везде говорили: «Нет, скрипачей хватает, нам бы альтиста найти». Как раз вскоре в Гнесинском училище открылся класс Вадима Васильевича Борисовского, основателя русской/советской альтовой школы, профессора и педагога плеяды впоследствии выдающихся музыкантов, включая Юрия Башмета.
Борисовский послушал меня, отметил мою природную хорошую вибрацию, владение правой рукой, то есть звуком. Сказал, что на альт рекомендует с удовольствием. Закончив первый курс в Мерзляковском, я вновь поступила на первый курс, но уже Гнесинского училища, на альт. И уже через три месяца я получила первую свою работу в Театре миниатюр, в оркестре, затем был оркестр Театра им.Ермоловой. Позже я была принята в оркестр Всесоюзного радио. Это уже было серьёзное место с приличной зарплатой, спецталонами на продукты и прочими материальными благами. Затем как альтистка я закончила Институт им. Гнесиных (теперь Российская академия музыки им. Гнесиных) в 1953 году по классу ассистента и друга Борисовского, Александра Васильевича Багринцева.
– Успела познакомиться с Вашим профессором. Мой педагог альта в училище им. Гнесиных, Евгения Юделевна Стоклицкая, однажды поручила передать ноты в соседнее здание института со словами: «Вот ты увлекаешься оперой, наверное, будет интересно увидеть преподавателя по альту Валентины Левко». И вправду, уже очень пожилой джентльмен, Александр Васильевич в минуту очаровал меня, пятнадцатилетнюю девчонку. Скажите, а впоследствии Багринцев не ревновал, что Вы изменили инструменту, став вокалисткой?
– Нет, ничуть. Мы расстались после моего диплома друзьями. Я и в дальнейшем неоднократно заходила к Багринцеву в класс. Александр Васильевич гордился мною. На одном из юбилейных моих концертов он передал букет с запиской: «Альтистке, ставшей народной артисткой». А Вадим Васильевич Борисовский сыграл со мной в нескольких концертах «Песнь о розе» – его авторское переложение французской мелодии XIII века короля-трувера Тибо IV для контральто и виоль-д-амура.
Ещё учась в Гнесинке на альте, я познакомилась с певицей Татьяной Дмитриевной Жемчужной. Она, уже солистка филармонии, экстерном заканчивала тогда институт для диплома. Я спела ей что-то, а петь для себя любила всегда, с детства. Но очень высоким сопрано. У меня хорошо шёл верхний регистр, колоратура. Жемчужная удивилась, попробовала со мной нижний диапазон, распела как меццо. И так обнаружился мой настоящий голос. Всё, что не получалось, я тут же проигрывала на альте – проверяла себя. Голосом не то – сыграю красиво. Повторю. Таким образом и впевала.
– Прочла в Вашей книге «Моя жизнь в Большом театре» высказывание из японской прессы, что и в дальнейшем, уже став солисткой Большого театра, Вы все партии разучивали сначала на инструменте.
– Про все партии, скорее, преувеличение. Но поначалу – именно так. Да и Любашу в «Царской невесте» всю выигрывала на альте, искала краски, оттенки звучания. Струнный инструмент очень помогает вокалу, и ушам, и физиологии.
В общем, получив диплом альтистки, я стала серьёзно заниматься вокалом, брала уроки у Т. Д. Жемчужной, потом у известной в своё время певицы Евгении Исидоровны Панкратовой. Как певицу меня стали приглашать на концерты. В 1957 году мне предложили прийти на прослушивание в стажёрскую группу Большого театра, но я показалась неудачно, хотя тщательно подготовила партию Ратмира. В том же году набирали в штат Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко. Слушали меня несколько первых солистов студии Станиславского во главе с Марией Соломоновной Гольдиной. Велели остаться. Слышу: «Леонид Васильевич, вот она, посмотрите!» Вошёл строгий элегантный «барин» – Баратов, главный режиссёр, теперь легенда театра. И сразу предложил мне роль Элен Безуховой в готовящейся тогда премьере «Войны и мира» Прокофьева.
– Слухи, вернее, память о той красавице Элен – Левко хранилась в Музыкальном театре лет тридцать, вплоть до моего закулисного детства в тех же стенах.
– В Станиславском я проработала три сезона, спела довольно много партий. Не отказывалась ни от чего – пусть крошечная роль, пусть возрастная. Традиции МХАТовской студии ещё жили тогда в Музыкальном театре. С нами, молодёжью, занимались и выходили в спектаклях ученики и сподвижники Станиславского и Немировича Данченко. Это стало для меня отличной школой актёрского и сценического мастерства.
Вдруг позвонил ни кто иной, как сам Сергей Яковлевич Лемешев: «Ну что же, придёте к нам прослушиваться, в Большой театр?» Пришла, вновь показала Ратмира. Занимался со мной Соломон Григорьевич Бриккер – прекрасный вокальный концертмейстер, один из самых опытных. Мне дали дебют в «Руслане и Людмиле». Спела спектакль и перешла на работу в Большой театр в 1960 году. Интересно, что Ратмир стал и моей дипломной работой. В конце очередного сезона, который, как известно, совпадает с окончанием учебного года, в Большой театр на «Руслана и Людмилу» пришла Госкомиссия консерваторской вокальной кафедры во главе с Никандром Ханаевым. До того я спела им в Бетховенском зале камерную программу из семи произведений, как положено. За Ратмира поставили «отлично» и выдали диплом консерватории, вокальный.
– Поразительный и беспрецедентный случай!
– Меня всегда любили записывать в студии – голос хорошо ложился на магнитную ленту, и я сразу выполняла все технические пожелания звукорежиссёров. Пожалуй, самой памятной для меня стала запись фрагментов из оперы Бородина «Князь Игорь» – каватины Кончаковны и дуэта Кончаковны и Владимира Игоревича. Эту фондовую запись мы должны были сделать с Евгением Райковым. Вдруг накануне мне позвонили: «Райков заболел внезапно. Но нам повезло уговорить выручить нас Ивана Семёновича Козловского». У меня просто дух захватило! Встретились в студии грамзаписи на улице Станкевича, начали с небольшой репетиции – и я почувствовала себя с таким маститым и на поколение старшим партнёром удивительно легко. Иван Семёнович сделал несколько очень корректных, но ценных замечаний. Запись получилась уникальной, а для меня стала сокровенным подарком.
Параллельно с Большим театром у меня складывалась насыщенная концертная жизнь, включая зарубежные гастроли. Я ведь объездила как камерная, концертная певица весь мир. Даже в Австралии и Новой Зеландии побывала. Разве что в Африке не была. Много раз выступала в США. Знаменитый американский импресарио Сол Юрок так полюбил мой голос, что пригласил участвовать в фильме, посвящённом его юбилею. Съёмки проходили в Голливуде.
– Валентина Николаевна, когда Вы пришли в Большой театр, большинство поющих коллег не могли похвастать полноценным музыкальным образованием. Не чувствовали Вы тогда себя белой вороной?
– Нет, никогда себя лучше всех не ощущала. Среди оперных артистов в наше время всё же соблюдался достойный уровень общей культуры. К сожалению, нынешняя вокальная молодёжь, хоть и знает сольфеджио и свободно читает с листа, но зачастую пренебрегает знаниями литературы, истории, классических сюжетов. Они оболванены с детства телевидением, где почти нет нормального пения. Ведь были красивые эстрадные, массовые песни. Сейчас вместо этого – говорок в микрофон, прыжки по сцене, полуголые тела, запредельная громкость. Почему исчез из теле- и радиоэфира жанр лирической песни? А там нужен поставленный голос. Сколько я и другие оперные артисты пели прекрасных советских и народных песен!
– Навсегда в ушах испанская «Малагенья» в Вашем исполнении. Пряный, с первого звука узнаваемый тембр, темпераментно, но с безупречным вкусом исполнено. И кроме Вас никто, кажется, не пел, хотя вещь очень эффектная.
– Я эту песню услышала на гастролях в Испании. Так понравилось, что сама, как диктант по сольфеджио, записала мелодию по памяти, вокальную строчку. Аккомпанемент мне сочинил Григорий Соломонович Зингер. И те ноты я никому не отдавала, они заветные! Потом уже и оркестровая аранжировка появилась для записи. На гастролях ко мне часто подходили композиторы и дарили ноты своих произведений. И я многие произведения включала в свои программы.
Несколько лет назад моим творчеством заинтересовалась голландская звукозаписывающая фирма Brilliant Classics. Они попросили собрать все мои звукозаписи – фондовые, концертные, трансляционные, в чём мне очень помогла моя внучка Валентина. Это составило одиннадцать CD – одиннадцать часов сорок пять минут звучания.
Начинается с Баха и Генделя. Потом зарубежная классика, следом русская. Так вот, директор фирмы написал в письме, что стандартная серия – десять дисков, но одиннадцатый они включили как бонус, не могли удержаться от собрания «Песни народов мира» в моём исполнении. Альбом вышел в 2013 году, и до сих пор его можно найти и заказать в Интернете.
– Многие народные песни Вы исполняете на языке оригинала. Слышала, в те строгие годы это не поощрялось. И, кстати, владеющий испанским друг отметил очень достойное произношение в «Малагенье». Ведь коучей – носителей языка тогда тоже не было.
– Мне никогда не запрещали петь в концертах или на радио на иностранных языках. Что касается произношения – только на слух схватывала, музыкантская натренированность и способность подражать фонетике чужого языка выручали. Я смолоду любила заниматься фонетикой и дыханием. Выработке долгого и правильного певческого дыхания мне в своё время помогли книги по йоге.
– Валентина Николаевна, к сожалению, успела вживую, на сцене Большого театра услышать Вас только в двух возрастных партиях – Няни в «Евгении Онегине» и Графини в «Пиковой даме». Лучшей Графини для меня нет и по сию пору. Может быть, оттого, что ещё раньше, совсем в раннем детстве, именно Ваш голос запомнился из кинофильма «Чайковский». Плюс любимейшая грамзапись «Пиковой дамы», где рядом с Вами Атлантов, Милашкина, Мазурок.
– Поскольку я пришла в театр не от педагога-вокалиста, а сама по себе, то не понимала типичных амбиций, когда молодые красивые артистки отказывались петь эпизодические или возрастные роли. Мне как музыканту было интересно всё. Что просили выучить – то и делала, с удовольствием. Старую Графиню долго не воспринимали как выигрышную партию. Пока во время первых гастролей Большого театра на сцене Ла Скала после спектакля «Пиковая дама» известный итальянский критик Анджело Матаккиера не написал: «Мы, миланцы, никогда не забудем пение и игру Валентины Левко в «Пиковой даме». Она изумительная певица и великолепная актриса». С этих слов он начал рецензию, строчки об остальных персонажах шли ниже. Тогда все наши ведущие меццо-сопрано спохватились и тоже стали учить Графиню.
– Всё, что связано с «Пиковой дамой», окружено мистикой. Вы как для себя решали образ: обобщённо, как злой рок, «тайную недоброжелательность», цитируя Пушкина, или опирались на исторический прототип княгини Голицыной?
– Я не думала о какой-то конкретной женщине, «осколке екатерининской эпохи», которую мог знать Пушкин. Хотя, конечно, его повесть «Пиковая дама» была перечитана много раз перед дебютом в опере. Специально не старила свой тембр, в песенке из «Ричарда Львиное сердце» Гретри достаточно уловить стиль придворной французской оперы XVIII века. Я просто точно выполняла написанное Чайковским в клавире – этого оказалось достаточно! Ну и, безусловно, очень хорошо занимался, подробно всё показывал и рассказывал, вводя в спектакль, Борис Александрович Покровский.
– Что-то менялось в рисунке роли, акцентах, в зависимости от исполнителя Германа?
– Нет. У меня был свой сделанный личный образ.
Моя особая любовь – Иоганн Себастьян Бах, с ранних лет ученичества на скрипке и альте и через всю жизнь. Переложение одной из сольных виолончельных сюит Баха я играла на Госэкзамене по альту. Всегда любила его петь. Я даже отказалась ехать второй раз на месяц с концертами в Австралию, выбрав участие в «Страстях по Матфею» Баха здесь, в Москве. И не жалею. Ария из «Страстей по Матфею» Erbarme Dich – это шедевр! Считаю, что в процессе обучения исполнение баховских кантат, арий из «Страстей» так же необходимо вокалистам, как пианистам «Хорошо темперированный клавир» или сольные сюиты виолончелистам, сонаты и партиты скрипачам. Введение Баха в обязательную программу вокального факультета Академии им. Гнесиных считаю своей заслугой. При правильном подходе Бах – это точность интонации, ритма, это Школа.
– Вы абсолютница?
– Нет. Но интонация абсолютно чистая, поскольку я профессиональный музыкант. И я не помню замечаний дирижёров или звукорежиссёров на эту тему. Все вокальные грехи – когда пережимают, поют не в резонаторе, давят на связки – слышу мгновенно.
– Сейчас большинство вокалистов приходят с хорошей музыкальной подготовкой. Много дирижёров-хоровиков, теоретиков, пианистов. Однако фальшивые ноты в концертах и спектаклях по-прежнему не редкость.
– Неточность интонации идёт от неправильного вдоха, некоторые пытаются вдохнуть ртом, а не носом, и получается излишняя опора на грудь. Не все умеют воспринимать замечания, не умеют учиться. Не хотят вникать: почему именно так развивается мелодия, как ложится на неё текст. Хочется сразу громко показать голос, орать. Результат обучения заметен, если у человека присутствуют на уроке и мозги. Важна мера. Если струнник передавит на смычок – звук захрипит. Так же и в пении. У меня альт был выручалочкой. Как что не так в процессе разучивания – тут же беру в руки, сыграю, всё встаёт на место. К тому же я очень много читала методической литературы. Полный шкаф книг по истории и теории оперного пения скопился за годы работы. Часто расспрашивала врачей-фониатров об устройстве голосового аппарата. С гастролей привозила много пластинок, всё слушала, анализировала и делала выводы для себя. Не пропускала ни одного значимого концерта или спектакля приезжавших к нам певцов. Прочтя кучу вокальных трудов, сделала вывод: никто не говорит до конца, от и до, на какую «кнопку» нажать, чтобы зазвучало, как хочется. Школа вокала, особенно из уст великих певцов, всегда хранит секрет. Механика пения, по словам прославленной контральто Мариан Андерсон, требует личного понимания. Так трудно заставить всё тело подчиняться пению! Чтобы плечи не поднимались, чтобы легко лился звук и сидя, и лёжа – в спектакле без этого никак. Ценные моменты по формированию отдельных фонетических звуков обнаружила в книге замечательного нашего филолога А. В. Реформатского «Введение в языкознание», в чём-то он перекликается с легендарным певцом и педагогом XIX века Мануэлем Гарсиа. Я всегда вела записи, дневники. Вносила туда для памяти события, встречи, впечатления – то, что меня волновало, интересовало. Правда, я не очень организованный человек в плане систематизации и хранения архивов. К счастью, накопленные за много лет педагогические размышления о вокальной школе и методах преподавания помог собрать в книгу «Культура сольного пения» историк-музыковед Дмитрий Киреев. Она только что вышла – читаю, и самой интересно. Удалось объединить собственный опыт и все лучшие, опробованные на себе и учениках приёмы прошлых мастеров.
Интервью-проект «O’key, Гнесинка» Народная артистка РСФСР, солистка Большого театра, профессор Валентина Левко (студенческое научно-творческое общество)
– Чем объяснить, что всегда так мало встречалось голосов Вашего типа – настоящих драматических меццо-сопрано, контральто?
– Редкость низких женских голосов объяснить не берусь, это от природы. Меня называли контральтовым меццо. Но контральто не означает рычать и пугать всех голосом. Контральто от меццо отличается густой окраской внизу и несколько ограниченным верхним регистром. У Шуберта в романсе «Смерть и девушка» есть нота ре малой октавы. Так поёт Мариан Андерсон. Хотя есть и вариант наверх. Я полгода добивалась, думала, как опустить голос так низко, наконец, нашла эту богатую контральтовую ноту. Записала для истории в студии. Сейчас, кстати, могу взять и нижнее до.
– Боюсь спрашивать, но очень хочется знать Ваше мнение о нынешней моде на контратеноров. Они ведь зачастую «отбирают хлеб» у контральто.
– На мой взгляд, петь фистулой, фальцетом – это отход от классической традиции. Как если бы на скрипке или альте использовать только флажолеты.
– Ваша биографическая книга лишена упоминаний о соперничестве, клановости, пропитывающих мемуары некоторых коллег. И так же отзываются о Валентине Левко старожилы Большого театра: «она держала дистанцию и была в стороне от закулисных сплетен». Как такое удавалось?
– Если бы я училась у певца или певицы, наверное, всё сложилось бы иначе. Знала бы заранее о вокальных интригах, они в разы острее, чем в оркестровой или фортепианной среде. Какие-то скользкие моменты я просто не понимала – только много лет спустя мне объяснили: кто с кем и почему. Я никогда не имела склонности знакомиться или флиртовать с кем бы то ни было ради карьеры. Единственный мужчина в моей жизни – мой муж, Владимир Иосифович Левко. Лётчик-истребитель, герой Великой Отечественной. В послевоенные годы он занимался испытательской работой, служил в ГК НИИ ВВС в Чкаловской, где готовился полёт в космос Юрия Гагарина. То есть, первые годы в Большом театре я была женой засекреченного военного. Это обязывало держаться особняком и поменьше болтать. Перед зарубежными гастролями вызывали в ЦК партии, задавали всякие «невинные» бытовые вопросы, вплоть до: «О чём разговаривают друзья мужа, лётчики, когда собираются у вас в гостях? Что видите из окна машины, подъезжая к аэродрому Чкаловский?»
Напряжённая, физически и морально, работа мужа привела к тому, что его здоровье не выдержало – он потерял сознание прямо на лётном поле. Был в коме, долго лежал в госпитале. Пришлось распрощаться с авиацией, выйти в отставку. А ведь ему было только чуть за сорок! Неожиданно в Большом театре предложили Владимиру Иосифовичу попробовать себя в должности администратора. Он с увлечением окунулся в совершенно новый мир. И у него получилось. Военная дисциплина, умение планировать всё заранее вызывали уважение не только у моих оперных коллег, но и у артистов балета, которых он неоднократно вывозил на зарубежные гастроли.
– В чём секрет активного долголетия от Валентины Левко?
– Мне повезло с семьёй. Моя мама взяла на себя все домашние хлопоты, позволяя мне не отвлекаться от работы и творчества. Муж оказался идеальным человеком, другом, опорой во всём. У него был уникальный характер – спокойный, добрый, радушный. Люди к нему тянулись. Собственно, певицей я стала во многом благодаря Владимиру Иосифовичу. Он влюбился и женился на альтистке. Но так поверил в мой певческий голос, что всячески поощрял занятия вокалом. После того, как не стало Владимира Иосифовича, а потом и мамы, мне помогает дочь Люба и мои уже взрослые внуки Валентина и Николай. В последние годы, наряду с преподаванием в РАМ имени Гнесиных, я с наслаждением работаю в Центре вокального искусства Валентины Левко, где являюсь художественным руководителем. Центр открыт Департаментом культуры города Москвы в 2009 году, находится на юго-западе: Ломоносовский проспект, 6А. http://centerlevko.ru/
На бюджетном отделении мы обучаем детей. Взрослым предлагаем коммерческие занятия. Я могу помочь, подсказать и поправить уже сложившихся певцов, разработала курс коррекции голоса. Но мне очень нравится работать с малышами – они такие восприимчивые, благодарные. Всегда с болью смотрела, как эксплуатируют желание ребят выступать на сцене, как заставляют их манерничать, что-то изображать, громко петь, чрезмерно напрягая голос, что приносит вред и психике, и, прежде всего, нежному вокальному аппарату. Набралась печальная врачебная статистика профессиональных болезней вплоть до узелков на связках у юных певцов. Наша задача – научить детей петь классику. Начинаем с Моцарта, который, оказывается, немало написал для детских голосов. У нас эти ноты не издавались, многое я привезла из своих зарубежных турне. Сейчас готовлю к публикации книгу об обучении детей академическому пению.
Звонкие детские голоса и звуки фортепиано доносились иногда в кабинет художественного руководителя центра, где мы беседовали. Пару раз заходили с деловыми вопросами, но почти семейными объятиями цветущие молодостью и оптимизмом бывшие студентки Левко, нынешние педагоги центра. Небольшое здание в тихом дворе показалось уютным общим Домом, где мамы и бабушки мирно щебечут возле входа, ожидая ребят с музыкальных занятий. Присутствие удивительной Валентины Николаевны здесь – та самая «связь времён и поколений нить». Низкий поклон Артистке и самые добрые пожелания!
фото из семейного архива Валентины Левко
Все права защищены. Копирование запрещено
Пока нет комментариев