Камерный музыкальный театр имени Бориса Покровского (Москва) к грядущему 110-летию со дня рождения Д. Д. Шостаковича показал премьеру спектакля «Мракобесы. Симфония отчаяния», созданного по произведениям композитора. Эта постановка – новая, более жёсткая редакция спектакля «Век DSCH», поставленного режиссёром Михаилом Кисляровым в 2006 году к столетию Шостаковича. Взяв за основу сочинения композитора, для сцены изначально не предназначенные, Кисляров (он же автор идеи и либретто и хореограф-постановщик) создал спектакль о жизни и смерти, о природе творчества, о противостоянии художника тоталитарной власти. Дирижёр-постановщик новой редакции – Дмитрий Крюков.
Судьба уготовила Шостаковичу жить в эпоху сталинизма, когда страх быть репрессированным деформировал сознание, уродовал нравственность людей, порабощал их. Художнику-творцу предписывалось создавать свои произведения под неусыпным оком партийных надзирателей за культурой и воспевать «счастливую действительность». Не имея возможности открыто выражать свои взгляды, Шостакович для многих своих произведений выбрал язык иносказания. В стране, озарённой лучами единственно великого «вождя, отца, друга и учителя», он осмеливался быть личностью, излучавшей собственный свет.
Создатель Камерного музыкального театра Борис Александрович Покровский рассказывал: «Дмитрий Дмитриевич стоял у истоков нашего театра. Его оперой «Нос» открывался наш первый дом на Соколе. Спектакль создавался при его участии. Он был не очень словоохотлив, но очень чуток, очень точен и необыкновенно деликатен. И если говорил слово, то оно дорогого стоило. Мы поняли это во время репетиций «Носа». Когда он улыбался или хмурился, этого было достаточно, чтобы понять, по тому ли пути мы идём. Мы были молоды тогда и хотели понравиться Шостаковичу, потому что любили его. Оркестранты театра буквально на руках спускали его по крутой, глубокой лестнице в наш подвал. И его присутствие очень помогало.
Неожиданный успех спектакля «Нос» заставил обратить наше внимание и на другие произведения Дмитрия Дмитриевича. Мы оперу «Игрок» поставили, «Антиформалистический раёк». 80-летие композитора отметили спектаклем «Играем Шостаковича». Так сложилось, что начало и развитие нашего театра, утверждение его принципов и основ было связано с постановкой произведений Шостаковича на нашей сцене. И мы были счастливы, что умеем представить Шостаковича – человека нашего времени. Самым современным, самым близким нам был Шостакович – великий композитор, великий гражданин и великий гуманист.
И сегодня он с нами, как раньше. Как стакан воды, вовремя поданный больному, так и нам нужно искусство Шостаковича. Мы не можем обойтись без него и не должны позволять всем окружающим людям обходиться без него».
После такого завещания Бориса Александровича Покровского появление «Мракобесов» стало совершенно естественным. Более того, главному режиссёру театра Михаилу Кислярову (кстати, в своё время окончившему ГИТИС по классу Б. А. Покровского), можно сказать, ничего не оставалась, как отметить 110-летие Д. Д. Шостаковича постановкой по его произведениям. В спектакле звучит музыка из Симфонии № 14, Струнного квартета № 8, сюиты на слова Микеланджело Буонарроти, Фортепианного трио № 2 памяти И. И. Солертинского, а также вокальный цикл «Из еврейской народной поэзии», два стихотворения из цикла «Четыре стихотворения капитана Лебядкина» на слова Ф. М. Достоевского, два романса на тексты из журнала «Крокодил» и «Антиформалистический раёк».
Главный герой спектакля – Поэт как собирательный образ художника, творца, который находится в конфликте со временем, с властью, с самим собой. Начинается спектакль с того, что Поэт (Герман Юкавский), в одеянии из домотканой холстины, поёт: «Нас двое в камере – я и рассудок мой». Сразу ясно, о каком периоде нашей истории идёт речь. Но как силён дух Поэта: не я теряю рассудок в тюрьме, а нас двое в одиночной камере – рассудок и я! Тема силы духа проходит через весь спектакль, так же, как и тема смерти, которая, по сути, бессмертие и творца, и героя. Недаром в либретто включены хрестоматийные строки Микеланджело: «И смертное меня не тронет тленье». Но Шостаковича и режиссёра спектакля волнуют не только вопросы смерти-бессмертия, но и жизни, и любви, как одной из главных её составляющих, которую раскрывают нам Он (Виталий Родин), Она (Тамара Касумова), Мать (Виктория Преображенская) и символический образ – Лорелея (Ольга Бурмистрова).
Тема зла вообще и зла, облечённого официальной властью, концентрированно представлена в двуличном Революционере Федулове (энкавэдэшнике) и двуликом Епископе (в миру – Федуле Апостылове), оба в исполнении Алексея Мочалова. Не случайно у Епископа кроваво-красные перчатки до локтей (художник по костюмам – Рафаил Вольский): много погубленных жизней на его совести. Костюмы действующих лиц созданы так, что дают точный, яркий и сразу узнаваемый образ. Они как бы реалистичные, но стилизованные, и это каждый раз предлагает метафору: например, Сапожник Эле (Борислав Молчанов) – вылитый «шагаловский» персонаж.
Удачны и декорации Виктора Вольского, перед которым стояла очень сложная задача – на маленькой сцене, размером с большую комнату, создать атмосферу нескольких периодов советской эпохи. Художник-постановщик создал динамичные и лаконичные конструкции, которые при всей своей внешней простоте подчёркивали происходящее на сцене, не перетягивая на себя внимание зрителей. Это, например, бесшумно открывающиеся-закрывающиеся двери (типа тех, что установлены в некоторых гостиницах – двери-вертушки). Бесшумны они не случайно – жизнь обычного человека, а именно о нём идёт речь в спектакле, проходит, как правило, тихо, без грома фанфар. Двери с одной стороны белые, с другой чёрные: «маленький» человек из обычной своей жизни, которой вполне доволен, попадает в чёрный кошмар: на войну, в тюрьму и т. п. Другой элемент сценографии – серые щиты-стены с острыми углами и наклонными плоскостями символизируют изломанность эпохи, изломанность судеб. Длинный горизонтальный и кажущийся бритвенно-острым край щита, нависшего над сценой ближе к заднику, – словно топор палача, готовый упасть на чью-то голову. В цветовой гамме преобладают белый, красный и чёрный, «говорящие» цвета, подчеркивающие контрасты происходящего – хоть в раю, хоть в аду.
В финале спектакля на сцене появляется большой видеопортрет Дмитрия Дмитриевича с тревожным взглядом и монограмма, объединяющая начальные буквы его имени и фамилии – DSCH в немецком написании. Она возникает во многих его произведениях как своего рода автограф, знак личного присутствия – он и присутствовал в спектакле незримо, музыкальный летописец советской эпохи, её гений и её жертва.
И ещё. О силе воздействия и силе возмездия музыки Шостаковича свидетельствует один красноречивый факт (но, наверное, не один и не только этот): 21 июня 1969 года в Малом зале Московской консерватории во время генеральной репетиции Четырнадцатой симфонии скончался некий Павел Апостолов – работник ЦК КПСС, музыковед по образованию, один из преследователей Прокофьева и Шостаковича в 1940–1950-х годах.
Фото предоставлено пресс-службой
Камерного музыкального театра имени Б. А. Покровского
Фотограф Владимир Майоров
Все права защищены. Копирование запрещено.
Пока нет комментариев