Фото Александра Славуцкого
Народный артист России, дирижёр, пианист и художественный руководитель оркестра Олега Лундстрема Борис Фрумкин музыкант уникальный. Он один из самых прославленных отечественных джазовых виртуозов. Его руки извлекают из любого, даже самого обыкновенного рояля уникальный по красоте звук, так что даже заурядный инструмент, когда за него садится Фрумкин, начинает звучать ничем не хуже самого пафосного «Стейнвея». Кроме того, Борисом Фрумкин уже десять лет руководит и дирижирует оркестром Лундстрема, также он написал музыку к ряду художественных фильмов, радиоспектаклей и телешоу. Около года на «Радио России» Борис Фрумкин вёл программу «Классика звукозаписи». Возможно, читатель, незнакомый с Борисом Михайловичем, после этих строк уже представил энергичного, самоуверенного человека средних лет, в то время как Борис Михайлович является мягким и доброжелательным, а недавно, 26 мая, ему исполнилось семьдесят три года. Но кажется, что, выходя на сцену, он забывает про свой возраст.
АС: Борис Михайлович, когда видишь, с каким темпераментом вы дирижируете оркестром, а после подходите к роялю и с лёгкостью играете самые сложные пассажи, забываешь, что вам в конце мая исполнилось семьдесят три. Сколько же вам лет – по собственному ощущению?
БФ: По внутреннему ощущению я моложе. Я себя ощущаю, может быть, на пятьдесят пять или шестьдесят. Впрочем, дело не в какой-то цифре. Известно, что стариком можно быть и в молодости, но куда важнее, что сам я себя чувствую совсем не старым. Конечно, некоторые проблемы, связанные со здоровьем, время от времени напоминают мне, что я уже совсем не так молод, но всё равно моя жизнь до сих пор разнообразна и наполнена стремлением вперёд. Передо мной всё время какие-то цели и задачи, на день сегодняшний и на более долгосрочную перспективу. И для меня это имеет огромное значение. Я из тех людей, для которых движение – это жизнь, а жизнь – постоянное движение. Век живи – век учись. А если этого нет, если мы перестаём ставить перед собой цели, активно их добиваться, развиваться, тогда и стареем, а вовсе не в тот момент, когда календарь перелистывает очередную юбилейную дату.
Конечно, джаз – музыка бодрящая и энергичная, но мне помогает чувствовать себя моложе и увлечённость жизнью вообще. У меня много различных интересов. Кроме исполнения джаза я коллекционирую пластинки, очень интересуюсь аппаратурой, дающей звучание высокого уровня. Очень мне помогает и то, что у меня много друзей, разделяющих со мной самые разные интересы и увлечения. И вот всё это, такая наполненность и интерес к жизни, очень помогают мне не замечать движения лет, чувствовать себя намного моложе, чем полагается по возрасту в паспорте. И поэтому иногда очень грустно становится при встречах с друзьями юности, однокашниками, которых не видел несколько десятков лет, – сразу опускаешься с небес на землю, из мечты в реальность и понимаешь свой настоящий возраст. А так, поскольку моя жизнь наполнена постоянными делами, репетициями, разъездами, то своего календарного возраста можешь и не замечать.
АС: Насыщена ли, интенсивна сегодня жизнь вашего оркестра?
БФ: Достаточно интенсивна. У нас много концертов, в том числе и по абонементам, различных гастролей в России и за рубежом. Обычно все стремятся выступать где-то за пределами России, а я люблю и поездки по нашей глубинке. Причём по самой разной. Несколько лет назад мы участвовали в фестивале «Джазовая провинция», проходящем в более чем десяти городах российской глубинки. Так, в течение всего одной недели у нас были концерты в Воронеже, Курске, Великом Новгороде, и даже до Калининграда мы доехали.
А ещё мне очень запомнился концерт в городке Кондопога, организованный петрозаводской филармонией. Представляете, как это далеко от Москвы? Раньше про этот город я никогда ничего не слышал и, отправляясь туда, готовил себя не к самым лучшим условиям. И вот мы приезжаем, а там превосходный концертный зал, небольшой, уютный, с прекрасной акустикой, с роскошным «Стейнвеем» и органом. Такому залу могла бы позавидовать даже Москва. И публика на наш концерт собралась замечательная. В зал пришло много молодёжи. И было видно, что ребята очень любят классический, традиционный джаз, который мы исполняем. Ребята бурно аплодировали, вызывали нас на бис, а после концерта подходили за автографами.
Это радующая меня тенденция последних лет. Кажется, молодёжь вернулась к джазу. На наших концертах я её вижу всё чаще и чаще. И то, что молодые ребята покупают билеты на концерты самого традиционного джаза, а не на скандальный андеграунд, внушает оптимизм и даёт нам уверенность в том, что мы не напрасно выходим на сцену и отдаём столько сил этой музыке.
Итак, возвращаясь к разговору о жизни моего оркестра, то, что касается профессионального уровня музыкантов, их творчества и даже зарабатывания денег, – тут тоже всё совсем неплохо. Но меня сильно печалит практически полное отсутствие какого-либо интереса и к нам, и к джазу вообще со стороны широких массмедиа и особенно телевидения. Казалось бы, СМИ должны идти вслед интересам общества. А у наших людей, даже у молодёжи, как я уже говорил, интерес к джазу проявляется всё больше. Ну и где телевидение? Там практически ничего нет. Несколько лет назад на канале «Культура» был показан проект «Большой джаз» – и всё, больше о джазе ничего нет. Не считая небольших программ в ночное время. Ну что же это такое? Разве эта музыка не достойна того, чтобы транслировать её в то время, когда большинство людей находится у экранов? И оркестру не хватает обратной связи с публикой, известности, на которую музыканты такого высокого уровня, конечно же, имеют право.
АС: Считается, что, чтобы руководить любым оркестром, необходимо держать этот коллектив в ежовых рукавицах. Согласны?
БФ: В теории, это, может быть, так и есть. Но вот на практике меня нельзя назвать жёстким руководителем. Я отношусь к своим музыкантам не как к подчинённым, а как к коллегам или даже друзьям. Всегда стараюсь войти в положение. Я же понимаю, что всем надо зарабатывать деньги, обеспечивать своих жён, детей. И иногда оказывается, что время репетиции совпадает с какой-то очень выгодной работой на стороне. И очень часто я иду музыкантам навстречу и отпускаю, но только на одну репетицию. Все музыканты нашего оркестра очень высокого уровня, и пропуск одной репетиции – это не критично ни для них, ни для оркестра. Но ребята в оркестре работают хорошие, ответственные, относятся ко мне хорошо и моей добротой не злоупотребляют.
Фото Александра Славуцкого
АС: Оркестр носит имя Олега Лундстрема. Означает ли это наличие какой-то межпоколенческой преемственности, музыкальной традиции, или это просто такой эффектно звучащий бренд?
БФ: Конечно, оркестр совсем не просто так носит это имя. И традиции, и преемственность имеются. Многие из наших музыкантов работали ещё под началом Олега Леонидовича, причём не неделю или месяц, а по десять или двадцать лет. Конечно, в них сохраняется школа Олега Лундстрема, которая ими предаётся другим музыкантам, приходящим в оркестр. Эта же музыкальная связь с прошлым распространяется и на репертуар оркестра. Мы играем очень многие произведения в тех же аранжировках, что и при Олеге Леонидовиче. В том числе немало и его собственных сочинений.
Так же, как и прежде, мы остаёмся верны джазовому мейнстриму, свингу 30–40–50-х годов, конечно, делая звучание этой музыки более современным. Это очень важно – сохранять верность хорошему, проверенному временем «старому», добавляя немного молодой энергии и крови. Я искренне считаю, что всё лучшее в джазе появилось до начала 60-х годов прошлого столетия, а подавляющее большинство из возникшего после мне не особенно интересно. Может быть, кто-то и назовёт меня ретроградом. Что ж, о вкусах не спорят. Но зачастую всё это было только непродуманной данью моде, наивной убежденностью музыкантов-экспериментаторов, что они открыли что-то новое и самобытное, но затем проверку временем эти модные направления не находили, быстро забывались, поскольку, на самом деле, оказывались пустотой.
АС: Я знаю, что вы были знакомы с основателем оркестра – великим Олегом Лундстремом, Каковы были ваши отношения, можно ли сказать, что вы дружили?
БФ: Нет, так сказать, конечно, я бы никогда не решился. Но с Олегом Леонидовичем дружил мой отец. (Михаил Фрумкин, прославленный трубач, представитель первого поколения советского джаза. – А. С.) У папы в фотоальбоме хранилось немало общих фотографий с Олегом Леонидовичем. Всё-таки они были людьми одного поколения, разными путями прошли примерно через одни и те же препятствия на пути к джазу. Мы же с Олегом Леонидовичем знакомы были очень шапочно, но при встречах всегда здоровались. Но несколько доверительных и тёплых бесед у нас было. Например, после двух моих юбилейных концертов (тогда мне исполнилось пятьдесят лет) в Доме кино и ЦДРИ он ко мне подходил, и мы с ним замечательно беседовали. Это было больше двадцати лет назад, но те два разговора я до сих пор помню очень хорошо. Олег Леонидович был намного меня старше, но говорил так искренне, так добро и так тепло, что никакой разницы ни в возрасте, ни в статусе не ощущалось.
А музыканты из оркестра, которым довелось с ним работать и даже дружить, несмотря на ту же колоссальную разницу в возрасте и статусе, вспоминают о нём как о человеке очень толерантном, с удивительно широким кругозором, который никогда, даже до самых последних своих дней, не останавливался на достигнутом, всё время искал что-то новое.
АС: До того, как вы в 2007 году возглавили оркестр имени Олега Лундстрема, коллективом руководил знаменитый музыкант – Георгий Гаранян. А до этого похожая история была и со знаменитым ансамблем «Мелодия», который в 80-е годы вы возглавили после него.
БФ: С Георгием Арамовичем на протяжении нескольких десятилетий у нас были прекрасные отношения. Кстати, именно в те годы мы вместе работали в оркестре Всесоюзного радио и Центрального телевидения под руководством Владимира Людвиковского. После армии я играл в одном из первых московских джазовых кафе-клубов – «Молодёжном». Благодаря одной своей знакомой мне удалось встретиться с Георгием Гараняном, а тот, в свою очередь, привёл Владимира Людвиковского в кафе «Молодёжное». После такого своеобразного прослушивания, когда я находился на сцене, а они сидели за столиком и выпивали, меня взяли пианистом в этот знаменитый биг-бенд. Когда лет через семь по приказу руководителя Гостелерадио Сергея Лапина оркестр Людвиковского был расформирован, мы все вместе перекочевали в фирму «Мелодия», начали играть в ансамбле «Мелодия». Во время нашей работы в этом, как о нём говорили, «самом джазовом ансамбле СССР» мы очень часто ездили за границу. Во всех поездках за рубеж мы с Георгием Арамовичем всегда жили в одном номере, хотя по характерам и даже по распорядку дня очень друг от друга отличались. Георгий Арамович ложился рано, до двенадцати часов, а я намного позже. Зато и вставал он всегда часов в семь утра, даже когда в этом не было необходимости. Но тем не менее мы прекрасно уживались, дружили.
АС: Вам доводилось встречаться с огромным числом выдающихся музыкантов и артистов, обо всех мы с вами сейчас, конечно, поговорить не сможем. Но всё-таки не могу не попросить рассказать о вашей встрече с Дюком Эллингтоном.
БФ: Встреча с Эллингтоном – одно из самых ярких воспоминаний всей моей жизни. В 1973 его знаменитый на весь мир оркестр гастролировал в Москве. В один из свободных вечеров Дюка пригласили в студию радиоцентра на Малой Никитской, и там оркестр Людвиковского играл перед ним почти час. Эллингтону наше в выступление понравилось, он аплодировал после каждого номера программы, а после концерта произнёс: «Если бы у меня был такой оркестр, я бы достиг большего». Может быть, тут, конечно, было больше вежливости, чем правды, но и кривить душой ему необходимости не было, если бы оркестр ему не понравился, он таких слов нам не сказал.
Так получилось, что в группе, которая сопровождала Эллингтона, работала одна моя знакомая, и благодаря ей была организована наша встреча с Дюком. Это был, конечно, форс-мажор, я почувствовал себя то ли разведчиком, то ли шпионом, всё проходило в режиме глубокой конспирации, поскольку если бы руководство про это свидание узнало, у меня могли бы возникнуть серьёзные проблемы. Мы встретились в его гостиничном номере, там стоял рояль. Я по просьбе Дюка немного поиграл. Эллингтон сказал, что ему нравится моя техника и моё звучание. Мы поговорили о джазе, о любимых музыкантах, и на прощание он мне подарил свою фотографию, которую тут же и подписал. Так получилось, что из-за моих бесконечных разъездов по свету эта фотография потерялась. Об этой утрате я жалею дальше больше, чем о потерянной в тех же переездах медали ЦМШ. Этот автограф одного из самых великих джазовых музыкантов ХХ века мне был очень дорог.
Все права защищены. Копирование запрещено
Пока нет комментариев