В предпоследний день Крещенского фестиваля в «Новой опере» возобновили поставленные чуть более полугода назад и прозвучавшие с тех пор лишь единожды одноактные оперы Прокофьева и Шостаковича – «Маддалену» и «Игроков». Судьба обеих опер с самого начала складывалась неудачно: прокофьевская «Маддалена», написанная композитором в девятнадцать лет, не была поставлена при его жизни и на долгие годы забылась всеми, включая и самого Прокофьева; что же касается «Игроков», то этот замысел Шостакович и вовсе оставил на середине оперы. Возможно, именно неизвестность и незаконченность этих опусов и вызвала особый к ним интерес.

«Маддалена» – первая опера Прокофьева, и это отчетливо слышно в музыке: яркий и уже абсолютно узнаваемый материал еще не всегда уместно сочетается со сценической частью, медная группа оркестра зачастую перекрывает голоса, а вокальные партии чересчур сложны (о чем писал еще Мясковский). Недостатки тем не менее восполняются необычными поворотами сюжета и отточенной формой и лаконичностью сочинения.

Изначально средневековый венецианский сюжет режиссер Алексей Вэйро переносит в богемную среду Франции 20-х годов ХХ века, отчего невольно напрашивается аналогия с оперой Пуччини. Она усиливается с появлением мужа главной героини – скульптора Дженаро (Дмитрий Бобров), пришедшего, как в каламбуре, словно из другой оперы. Отличные костюмы и декорации полностью воплощены в идее переноса эпохи, и только похожие на ожившие скульптуры Дженаро, но проплывающие в гондоле второстепенные герои Ромео (Антон Бочкарев) и Джемма (Екатерина Смолина) дают отсылку к первоначальной идее композитора.

Уже традиционный в «Новой опере» режиссерский принцип оживления всего, что происходит на сцене, не исчезает и в этом спектакле – трио главных героев постановщик «разбавляет» десятком статисток, которые, видимо, призваны олицетворять чувства главной героини. Это не мешает им активно взаимодействовать с основными персонажами, и если их «общение» с соперниками Дженаро и Стеньо (Анджей Белецкий) могло быть вполне объяснимо, то откровенно эротичное их поведение с участием Маддалены во время ее же монолога выглядит весьма странно. Одной из таких статисток отведена особая роль: она сопровождает главную героиню на протяжении всего спектакля, следуя за ней тенью. И эта идея режиссера разъясняется в двух фразах героини: «Добро и зло душой моей владели», – говорит она, объясняя свою измену мужу, и, по-видимому, злом и является ее «тень». А в самом финале, уже после смерти обоих мужчин, неким многоточием звучит: «А эта ночь, такая темная, такая бурная, свою сестру не выдаст, не расскажет».

Маддалена — Таисия Ермолаева. 

Сама Маддалена (Таисия Ермолаева) стала украшением спектакля. Отрицательная, но исключительно обаятельная героиня актерски певице абсолютно удалась, а голос, даже несмотря на гремящий оркестр под управлением Валерия Крицкова, звучал, по сравнению с остальными исполнителями, наиболее ярко.

Оба ее любовника выглядели бледно – Дженаро, которого практически не слышно, и Стеньо, пестрящий всеми возможными актерскими штампами, как и в сюжете, так и на сцене оказываются гораздо слабее своей возлюбленной.

Стеньо — Анджей Белецкий. 

Режиссерские замыслы, по большей части абсолютно уместные и прекрасно читаемые, практически не имеют достойного воплощения. Только некоторые из них полностью удались – как, например, идея с жемчужным ожерельем, подаренным героине мужем и передаренным любовнику. Во время поединка каждая из статисток, неся по украшению в руке, проходит через всю сцену и кладет свое ожерелье в черную шкатулку, словно черные и белые шары на суде. Подобным же образом решен и финал, в котором разъезжающиеся по сцене декорации символизируют освобождение Маддалены и вступление ее в новую жизнь.

Неоконченная опера «Игроки» должна была стать вторым произведением Шостаковича на сюжет Гоголя (после «Носа»), но была брошена на середине, когда композитор понял, что сочинение на дословный гоголевский текст грозит стать растянутым. Тем не менее восемь картин, доведенные до логического финала Геннадием Рождественским, дают полное представление об опере как о полноценном сочинении уже состоявшегося мастера.

Ихарев — Александр Скварко, Кругель — Вениамин Егоров, Швохнев — Евгений Ставинский, Утешительный — Олег Шагоцкий. 

Это как раз тот случай, когда музыка не нуждается в особых изысках постановки, чего требовала «Маддалена», – постановка «Игроков» достаточно скупа и графична. Здесь, как и в предыдущей опере, есть смена эпохи: судя по супрематическому стилю декораций и грима, режиссер (тот же Алексей Вэйро) решил перенести гоголевских игроков в начало ХХ века. В остальном же большую часть сценического времени герои сидят за игральным столом, и, если бы не грим, могло создаться впечатление, что мы наблюдаем первую или седьмую картины «Пиковой дамы». Усиливает это впечатление и практически постоянное присутствие на сцене дамы в черном, призванной, по-видимому, олицетворять колоду карт, называемую Ихаревым Аделаидой Ивановной, но, скорее, напоминающую своим поведением роковую Пиковую даму.

одноактные оперы Прокофьева и Шостаковича

Аделаида Ивановна — Наталья Кириллова. 

Здесь вновь воплощение портит идею: Аделаиды Ивановны на сцене чересчур много, и большую часть времени она кажется там лишней. Солисты, в основном достойно звучащие и в монологах, и в ансамблях, неуютно себя чувствуют в созданных режиссером условиях, и образы удаются не слишком хорошо. Пожалуй, наиболее логично выглядит главный герой – Ихарев в исполнении Михаила Губского, певшего на замене, но не потерявшего из-за этого ни качества пения, ни актерского мастерства.

Из троих шулеров наиболее интересным оказался Кругель (Вениамин Егоров). Рассказы Утешительного (Олег Шагоцкий) и Швохнева (Андрей Фетисов) звучат утомительно и очень затянуто. Зато фуга в исполнении квартета игроков звучит на удивление ярко и без единой потери, становясь кульминацией спектакля. Рассказ Гаврюшки (Виталий Ефанов) спасает только соло басовой балалайки (Тарас Осадчук), в сопровождении которой звучит весь эпизод, – насколько скучно исполняет свой, казалось бы, смешной текст Гаврюшка, настолько необычно звучит тембр балалайки. Вообще инструментальная сторона спасает оба спектакля – оркестр под управлением Валерия Крицкова (в «Маддалене») и Андрея Лебедева (в «Игроках») практически безупречен.

В финале оперы не повторяется, как в версии Рождественского, монолог Гаврюшки, а остается многоточие. Таким образом, спектакль оканчивается очередным рассказом шулеров и искренним непониманием жизни Ихарева, героя-идеалиста, так сильно напоминающего Германа из «Пиковой дамы», называющего человеческую жизнь лишь игрой.

Фото — Даниил Кочетков

Фото с сайта театра Новая Опера

Все права защищены. Копирование запрещено